По мере того, как она читала строчку в списке, тон голоса у нее снижался. На последнем слове она сняла очки, повертела их в красных, как у прачки, руках и снова водрузила на переносицу.
— Знаете… — тихо произнесла она, — поручик… как бы вам это сказать… в общем, он в очень тяжелом состоянии. Я бы даже сказала — в безнадежном…
— Значит, я зайду потом? — сделал движение к двери Саша, еще не до конца осознав смысл последних слов.
— Куда? — неожиданно взъярилась сестра. — Когда «потом»? Ему этого «потом» осталось… — Она отвела глаза. — В общем, ступайте, поручик, по коридору до конца, потом — по лестнице на второй этаж… Там спросите у дежурной. Если не будет на месте — подождите пару минут… И все, все!.. Идите!..
Растерянный Бежецкий направился по указанному маршруту: он готов был поклясться, что у женщины, только что раздраженно махавшей на него рукой, в глазах стояли слезы.
— И вообще, — добавила вслед ему совершенно ни к селу ни к городу сестра, — следите за личной гигиеной, поручик! От вас разит, как… не знаю… от скаковой лошади! Здесь вам не Россия: подхватите ненароком…
Окончание фразы Саша уже не расслышал, повернув к лестнице, ведущей на второй этаж.
Дежурная по этажу, к счастью (или несчастью), оказалась на месте — в своем прозрачном «аквариуме» перед входом на этаж. Окруженная десятками помаргивающих экранов, она напоминала авиадиспетчера за работой и не сразу обратила внимание на мнущегося перед стеклом молодого офицера.
— В двести седьмую? Четвертая дверь налево по коридору, — не отрывая глаз от какого-то дисплея, сообщила симпатичная молодая женщина, из-под белоснежной накидки которой выбивался непослушный медный локон, — Александр и ее узнал, только никак не мог вспомнить имени. — Там номер на двери — не ошибетесь. Только недолго, пожалуйста. И постарайтесь не волновать больного…
«Может, он без сознания? — Ноги решительно не хотели идти к проклятой двери. — Постою минутку и уйду. Приличия соблюдены, а там…»
Поручика он не узнал.
Перед Александром на больничной койке, укрытая до середины груди простыней, лежала почти сплошь укутанная бинтами кукла. Открытым оставался лишь участок лица с одним глазом, неузнаваемо заострившимся восковым носом и синеватыми, покрытыми черными струпьями губами. Под покрывалом, из-под которого по полу змеились многочисленные трубки разного сечения, провода и даже кабель в блестящей рубчатой «броне», угадывались контуры тела, и Бежецкий сперва даже не понял, что в нем не так. Только минуту спустя, трудно сглотнув, он сообразил, что тело под простыней необычно короткое, заканчивающееся там, где у обычных людей…