14. Исторический срез по живому
Десять циклов в прошлое.
Гамбургер
Стволы медленно-медленно смещаются с заданного направления, они живут своей жизнью, ими правит случайность, но они уже держат в смертельной возможности наклоненную спину удаляющегося «патриота», затем другую спину. Достаточно просто надавить мертвым от безделья пальцем и плеснет в камеру-толкатель спрессованный газ. Лумис спохватывается, ловит себя на мысли-желании: это страшное ощущение возможности, которая не нужна, пугающая суть короткого всемогущества – так человек с ребенком на руках внезапно потеет под мышками, спеша отстранится от низких балконных перил пропасти внизу. На маленькое, забытое до осознания мгновение, мелькает будущее, страшное неведомое еще будущее, когда это станет в порядке вещей, когда теперешнее помутнение, пахнущее предательством, станет нормой, и когда сегодняшнее прикрытие тыла полиции, будет предательством навыворот. Наивность, прощающая прошлое – убежденность управляющая сегодняшним.
Лумис уводит спаренные стволы выше, как можно выше, чуть ли не в зенит, лишь бы увести их с этой беспомощной камуфлированной спины. Они уже ничего не прикрывают, не участвуют в поставленной задаче, но уже и не грозят. Лумис переводит дыхание, а сердце бухает, как на последних километрах изматывающего ночного марша. Он никуда не бежит, он борет внутри кровавое желание, оглушить криками боли эту давящую монотонность запущенной пружины наступления, воткнуть палку в колесо оперативного плана. А фигурки «патриотов» уменьшаются, режутся горами щебня, осколками зданий на маленькие кусочки людей – подвижные атрибуты ландшафта. Вот замерли, затираясь фоном. Теперь очередь «черных шлемов» топтать ногами остатки города Гаха-юй. Команды невидимых командиров в ушах; катящиеся на встречу, растопыривающие руки для объятий, развалины; прыжки, быстрые диагональные движения со сменой галса, бросок-песня, такое простое дело со стороны, и только слаженность выдает циклы мучительных тренировок, как далеко до нее «патриотам».
Первые кварталы уже пройдены. И вроде легче, в сотню раз легче, чем в том беспомощном ожидании начала, однако, совсем нет противодействия, сгинуло оно, испарилось начисто. Совсем это нехорошо, потому как некуда ему деваться – город Гаха-юй в кольце, даже не город, а маленькие части его в нескольких плотных кольцах, и нет оттуда выхода.
А потом наваливается объяснение. Лумис перелетает в очередной оконный проем и видит его, видит – везде. Растерянно и привычно он водит бессильным иглометом вокруг, не нажимая курка. Повсюду вокруг него только мертвые: десятки, сотни, а за горизонтом стен, тысячи мертвых, вповалку и кучками они громоздятся на полу, и нет следов насилия. Он не верит, переворачивает… Здесь не было стрельбы, но где они добыли столько яда? И зачем? Зачем? Никто не связан – добровольное последнее действо. Он шарахается, спотыкается о чью-то руку, от понимания этого