- Завтра утром повезут троих на суд. Одна из шконок твоя.
Дни в тюрьме похожи друг на друга как две капли воды. Распорядок не отличался разнообразием. Подъем в шесть часов, затем — утренняя проверка, на которую все обитатели хаты выстраивались в проходе между нар, и корпусной>1, в сопровождении двух вертухаев, пересчитывал их по головам.
Затем открывалась кормушка, и все получали завтрак. Съев завтрак, ждали обед. А расправившись с обедом, ждали ужин. После вечерней проверки, кроме отбоя, ждать было нечего. Особое место в распорядке занимала прогулка. Их хату выводили гулять сразу же после завтрака. Прогулочные дворики были небольшие и располагались на крыше тюремного здания. Прогулок Шлихт не пропускал. Это было единственной возможностью подышать воздухом.
Однажды на стене прогулочного дворика они увидели необычные предметы. По четырем углам появились мощные осветители. Рядом была Пугачевская башня, в которой, по слухам, держали смертников, и из которой бежал Дзержинский. Все решили, что их водят гулять по ночам.
Утром, как обычно, вертухай открыл дверь, постучал ключом по металлической ручке и противным голосом прокричал:
— Встать на проверку!
Сонные зеки начали слазить со шконок и строиться в проходе.
И тут случилось невероятное. Последующие события все воспринимали как продолжение тяжелого тюремного сна. В камеру вместо привычного корпусного четким шагом вошли три гестаповских офицера. Зеки не знали их знаков различия, но, судя по всему, чины у всех были высокие. Все опешили. Прошло несколько минут замешательства, и уже вся хата орала:
— Ура! Наши пришли!!!
Но не тут то было. Они ошиблись. В одном из них все вдруг узнали корпусного по кличке Коньголова. Эту кличку он оправдывал невероятно большой головой.
Коньголова ударил доской для подсчета ближнего зека по спине и заорал:
— Я вам покажу «наши»!
И покрыл их трехэтажным матом, ничего общего не имеющим с культурной немецкой бранью. Как и его спутники, он был навеселе. Присмотревшись к двум другим гестаповцам, Шлихт узнал в них своих любимых актеров — Вячеслава Тихонова и Леонида Броневого. Из троих Тихонов был самый трезвый. Он брезгливо посмотрел на орущего Коньголову и сквозь зубы процедил:
— Руссише швайн. Доннер веттер.
Затем хотел что-то добавить, но, видно, немецкий ему давался нелегко. А шеф берлинского гестапо по-немецки вообще не говорил. Вдобавок был пьянее других. Он обвел всех своими поросячьими глазками, громко икнул и, махнув рукой, вышел в коридор. За ним ушли Коньголова и Штирлиц.
Зеки долго не могли опомниться. Но тут открылась кормушка, и баландер, раздавая завтрак, сообщил, что в Бутырской тюрьме снимается фильм под названием «Семнадцать мгновений весны».