— Сколь же их набилось в нашу землю! Как вши в кожух! Вот щас они поползут к реке, к чистой водице…
И точно: лишь первые трое набрали воды, как из лесу вышла группа солдат с посудой, а за ними еще и еще.
— Товарищ лейтенант, — жалобно попросил Райков, — разрешите их окатить из «максима»? Хоть бы разок полоснуть! Не могу спокойно смотреть на их веселые лица!
— Потерпи, Сергей. Через час им станет жарко. Это пока они не обнаружили нас…
— Веселые вундеркинды! — прошептал с ненавистью Райков. — Водичкой обливаются, точно у себя на Рейне. Смотрите, смотрите! Они еще и яблони наши трусят! Погодите, набьете оскомину!
— Осваивают занятые земли, — проговорил Костров.
— Мы досидимся, что они сядут на бережку и начнут играть в губные гармоники! — Райков не находил себе места. — Да что же это такое!
Оленич остановил разговор:
— Прекратить! Приказ все слышали? Никаких разговоров! И не разжигайте свое воображение. Замрите. А я пройдусь по передовой. Посмотрю, что у Гвозденко. Как бы ребята не сорвались…
Бойцы пулеметного расчета сержанта Гвозденко копали в песке ход к реке.
— Что это будет? — спросил Оленич.
Гвозденко, смуглолицый и чернобровый, с хитрыми карими глазами, объяснил:
— Подводим воду ближе к окопу. Если будет горячая работа, так вода для пулемета — рядом.
— Хорошо, сержант. Сам додумался?
— Ребята присоветовали.
— Подскажи остальным расчетам.
Только Оленич сделал несколько шагов, как перед ним вырос Тимофей, ординарец Истомина.
— Вас комбат вызывает.
— Где он?
— Возле третьего пулеметного расчета.
— У Тура? Туда и направляюсь. А что там стряслось?
— Не могу знать. Послал и все.
Истомин разговаривал с высоким, худым лейтенантом. Увидев Оленича, сказал:
— В роте лейтенанта Дарченко нет ни одной противотанковой гранаты. А ведь ему держать мост!
— В полку сказали, чтобы помощи не ждали: офицеров нет, боевых припасов нет, поддержки огнем не будет, — глухим голосом говорил Оленич.
— Нет ли гранат у пулеметчиков?
— Товарищ капитан, если у моих ребят есть гранаты, то пулеметчики сами пойдут на танки. В Минводах вы видели.
— Да, это так. А где майор Полухин? — повернулся Истомин к пехотному лейтенанту.
Тот показал жестом, куда идти. Майора нашли в неглубоком окопе за необычным занятием: он сидел на дне окопа, оплетенного лозой, и месил серую глину. Она, эта глина, словно тесто из темной муки, жила и извивалась под мощными руками майора, лоснилась, расплывалась и округлялась в сплошную тугую массу. Тень остановившихся людей упала на майора, он поднял голову:
— А, комбат! — весело, добродушно воскликнул Полухин, оставив свое необычное тесто и вытирая руки. Затем сильным легким движением выпрыгнул из окопа и козырнул Истомину. — Я тут, понимаешь, руки тренирую. Удивляетесь? Скажете. Полухин занимается ерундой? Может, и так. До военной службы я немного учился лепить. Любил это дело, понимаешь! А тут вдруг увидел огромное месторождение каолина, смешанного с огнеупором… или похожей глиной. Черт возьми, как она месится, как она легко принимает изящные формы! Эта глина понимает человеческую мысль, улавливает настроение, поддается малейшим, нежнейшим движениям пальцев! Не удержался, побаловался малость.