В тот день в Нью-Йорке было чудесное утро, в небе ослепительно сияло солнце, создавая ощущение праздничной субботы. Яркая зелень деревьев, плавные линии улиц и мостов, изящные контуры зданий. Пегги выбирала самые красивые, зеленые и веселые улицы и проспектыу даже если они не вели их к цели кратчайшим путем. А Ксавье шагал, уныло опустив голову, будто перед носом его висел отвес. Пегги не очень беспокоило пасмурное настроение парнишки. Она больше думала о том, какие удовольствия его ждут, полагая, что он просто не сможет остаться равнодушным. Она была совершенно уверена в том, что, одев Ксавье с иголочки, сделает его счастливым.
— К тому же, — заметила она, — когда переоденешься, всегда чувствуешь себя лучше.
Ксавье свернул с улицы в сквер, подошел к скамейке и сел, как будто устал и решил отдохнуть.
— Что с тобой?
Подручный не ответил. Уперев локти в колени, он безучастно рассматривал муравьев, перетаскивавших травинки. Пауза затягивалась. Пегги села рядом с ним, почти к нему прижавшись, и положила ногу на ногу; Пегги повернулась к нему спиной и стала внимательно изучать собственные ногти; Пегги встала и некоторое время стояла, подперев плечом дерево; в конце концов Пегги снова села на скамейку, но на этот раз — на дальний ее конец, подальше от него, и стала так вздыхать, будто хотела, чтобы вздохи ее дошли до небес. Все это она делала, желая ему показать, что ждет его. А Ксавье все сидел — молчаливо и неподвижно. Примерно четверть часа он вообще не пошевелился.
Он как-то отреагировал на ее присутствие только тогда, когда она шмыгнула носом. Пегги осторожно терла себе глаза. Ксавье жалобно произнес:
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь покупал мне костюм.
Срывающимся голосом Пегги спросила его почему, и Ксавье ответил ей тоном, не терпящим возражений:
— Потому.
— Но ты же понимаешь, что в мюзик-холл не ходят, вырядившись, как ты.
— Это моя рабочая одежда, — парировал подручный, хоть было ясно, что он не слишком уверен в силе своего довода.
— Ты что, считаешь, что в субботу вечером люди ходят в мюзик-холл в рабочей одежде?
Она произнесла это с нарочитым спокойствием и сдержанностью, потому что хотела дать ему ясно понять, что, несмотря на веские причины не сдержаться, у нее достало великодушия не поддаться этому искушению. Подручный это прекрасно понимал, он сам себе был противен до крайности, но ничего не мог с этим поделать. Это было выше его сил. С похоронной торжественностью он оценил последствия — последствия для него самого, и ту печаль, на которую он обрекает молодую женщину. Так тому и быть. Он услышал, как с языка его сорвалось: