Фотография Иринки всегда стояла на моем письменном столе. На вопросы офицеров я отвечал, что это моя сестра. Когда же на корабле появлялся Дмитрий Федорович, я прятал фотографию в стол. Мне неловко было, что Шустов увидел ее у меня в каюте, и в то же время я рад был встрече с человеком, который знает эту женщину. Я попросил его рассказать о ней. Врач не спешил. Неожиданно он задал вопрос, показавшийся мне странным:
— Сколько вам лет?
— Двадцать семь, — ответил я настороженно.
— Вы воевали?
— Нет.
— Странно. — И на лице его появилась обеспокоенность. Она невольно передалась и мне.
— Почему странно? Я был подростком.
— У вас седые волосы.
Я рассмеялся неожиданной шутке и все же решил посмотреться в зеркало. Да, виски были по-настоящему седыми. Серебристый иней сверкал кое-где и в моей жесткой, щетинистой шевелюре.
— Вчера этого не было, — уверенно сказал я, изумленный неожиданным открытием.
Он понимающе кивнул. Значит, это случилось сегодня, сейчас. Вот, оказывается, как седеют люди.
— Ничего, вам это идет, — сказал он ободряюще я тихо улыбнулся.
— Вы давно знаете Ирину? — спросил я стремительно.
— Мы вместе учились. — Он посмотрел на фотографию. — Интересная девушка. После института меня на флот направили. Собственно, сам напросился. А с ней у нас так, шапочное знакомство было, — добавил он поспешно и смутился. — Собственно, я ее не видел с тех пор, как она уехала с мужем из Ленинграда. Вам она пишет?
Я ответил, что никогда не переписывался с ней, и осторожно спросил, писала ли она ему. Он отрицательно покачал головой. Я смотрел в его маленькие карие пытливые глаза и читал в них невеселые мысли: "Значит, и ты о ней ничего не знаешь? А я-то думал…" Может быть, это были не его, а мои собственные мысли и он читал их в моих глазах.
Мне определенно нравился этот человек, бросивший Ленинград, где его оставляли в аспирантуре, научную работу. Ради чего? Что влекло сюда этого хрупкого юношу?
— Не скучаете? — спросил меня Шустов.
— Некогда. Все время на корабле.
— Не верю, — сказал он, испытующе глядя мне в глаза. — Вы говорите неправду. А это?
Он кивнул на фотокарточку. Трудно было возразить. Действительно, я лгал, говоря, что не скучаю, но скука эта посещала меня не так уж часто.
— А я скучаю, — признался он. — Давайте будем скучать вместе?
У меня здесь не было близких друзей, и вот человек, понравившийся мне с первого взгляда, предлагает свою дружбу. А я не ответил, по существу, не принял его дружбы. Я боялся. Чего? Да как сказать, может, боялся иметь рядом с собой друга, влюбленного в мечту моей юности, почувствовал в нем соперника. В то же время мне нравились чистота его чувств и несколько наивная доверчивость.