Мы направились к набережной, постояли у еще не нагретого солнцем гранита, а потом пошли вдоль берега, в сторону Зимнего дворца. В руках у меня была книга Соболева "Зеленый луч". Она взяла ее у меня, ни слова не говоря, взглянула мельком и поинтересовалась:
— Вы, наверное, много читаете? Даже в увольнении.
— Эту я раньше читал. А сейчас увидел в киоске новое издание и вот купил. Пусть будет своя.
Это ей понравилось. Она сообщила, что тоже любит приобретать любимые книги и что, между прочим, своей настольной считает "Очарованную душу" Роллана.
— У вас есть… девушка? Знакомая? — неожиданно спросила Ирина.
— Нет, — ответил я сразу, застигнутый врасплох ее вопросом.
А она продолжала даже как будто с настойчивостью:
— И никогда не было?
— Нет, почему же, в школе были. Но только так, просто знакомые.
— Почему? Вы нелюдим?
— Не знаю. Я, наверное, еще не нашел ту, которая ищет меня.
— Не встречали девушку, которая вам нравится?
Ее искренний, дружеский тон, естественность и простота располагали к откровенности, внушали доверие, с ней было легко говорить, и я ответил напрямую:
— Встречал. Только я ей не нравился.
— Почему вы так думаете? А может, нравились, — заметила она, и, как мне показалось, с хитринкой.
Ну и пусть. Я и в самом деле имел в виду Ирину и даже хотел, чтобы она догадалась. Потому и ответил:
— У нее есть жених.
И наверно, лицо мое и смущенные глаза выдали меня. Она решила вовремя прекратить этот скользкий разговор, закончила его ничего не значащей фразой:
— Ах вот оно что. — И тут же предложил: — Хотите, я вас познакомлю со своей подругой?
— Попробуйте, — ответил я без особого энтузиазма.
У Зимного дворца Ирина спросила меня, люблю ли я Эрмитаж.
— Конечно. Только Русский музей мне больше нравится, — ответил я, думая о другом.
А она весело и даже с радостью поддержала меня:
— Представьте, и мне тоже. А Марат, наоборот, Эрмитаж больше любит.
Мне это было известно со слов самого Марата. Но Ирина сообщила улыбаясь:
— В Эрмитаже ему нравится скульптура второго этажа, потом канделябры, люстры, вазы и другая дворцовая утварь. Странный вкус, правда? — В словах ее не было осуждения.
— Просто у нас разные вкусы, — резюмировал я. — Марату нравится оперетка, балет. А мне больше — драма.
— Вы не любите музыку? — Ирина подняла на меня свои большие небесно-синие глаза.
— Нет, почему, музыку я люблю, только не всякую.
Ни в Эрмитаж, ни в Русский музей мы не пошли.
Было бы непростительно в этот весенний день находиться в помещении. Мы направились к Летнему саду. И всё говорили, говорили, прямо и откровенно, как старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Между нами не было ни тени равнодушия или натянутости. Ее глаза то искрились, то становились задумчивыми, то выражали удивление. И о чем бы ни говорили, разговор непременно касался Марата. Она что-то взвешивала, анализировала, запоминала. Я догадывался: Ирина хочет лучше знать Марата, и я боялся быть причиной каких-либо недоразумений между ними. Мне даже казалось, что она читает мои мысли. Я только было подумал: "Не сказать бы чего-нибудь лишнего, Марат ведь мой друг", а она уже рассуждает вслух: