Слова Струнова наводили на догадку: неужели «противник» пошел на хитрость — лечь на грунт рядом с затонувшим судном и выжидать, когда мы минуем их, пройдем вперед, а затем прорваться в базу, на внутренний рейд. Да, задумано неплохо.
Адмирал торопит, ему не терпится:
— Что медлите, комдив? Ваше решение?
— Атакую тремя кораблями, — отвечаю я твердо.
— Кого атакуете? Затопленное судно? — в вопросе Инофатьева звучит ирония.
— Атакую «противника», который, по моему предположению, находится здесь.
— Меня не интересует ваше предположение. У вас есть точные данные?
— Да, есть показания акустиков.
Он смотрит на меня тяжелым взглядом, сипловато говорит:
— Ну и действуйте, если уверены… Чего мямлить.
Это слышат Панков и Дунев, слышат и три матроса, находящиеся здесь.
Точные данные. Валерий смотрит на меня запавшими кроткими глазами, преданно и пронзительно, словно хочет что-то сказать или спросить о чем-то очень важном. По его взгляду вижу, что он не совсем уверен в правильности данных акустиков: сколько раз мы проходили здесь, и именно в этом месте всегда акустики получали ответное эхо. И мы прекрасно знали, никакой подводной лодки тут нет, в этом ни у кого не было сомнений. И вдруг Юрий Струнов с такой уверенностью твердит свое…
И я верю ему. Я знаю, каким нужно быть ювелиром-акустиком, чтобы поймать еле уловимые нюансы эха. Тут нужно особое чутье. Я еще раз смотрю на Струнова, пытаясь обнаружить на его потемневшем от напряжения лице хоть маленькую искорку сомнения. Нет, не нахожу. Он верит себе. А я верю ему. Иначе нельзя.
Пошли в атаку, сбросили глубинные бомбы. По условию, в случае попадания лодка должна выпустить на поверхность воздушные пузыри, что обозначает: "Я поражена", или просто-напросто всплыть. Проходит минута, другая. Никаких результатов. Неужели бомбы легли неточно? А может, Струнов ошибся? Может, никакой лодки здесь нет и не было? Нет, в это я не верю, хотя Панков уже вслух высказал свое сомнение.
Адмирал хмурится, густые черные брови сошлись в одну линию, две глубокие морщины пробороздили плоский крепкий лоб.
— Ну, что медлите? Что медлите? — ворчит он, все повышая голос.
Я даю команду повторить атаку. Инофатьев смотрит на меня с изумлением, и суровый взгляд его словно говорит: "Ты что, с ума спятил?!" Снова в серую пенистую пучину падают глубинные бомбы, разумеется учебные. Затаив дыхание ждем. Опять никаких результатов. А самолет кружит над нами и, должно быть, тоже ждет результатов атак.
— У вас никудышные акустики, комдив, — роняет адмирал и, скрипя маленьким раскладным стульчиком, на котором он пристроился, отворачивается от меня.