Француз взглянул на Мальцева с нескрываемым любопытством:
— Вот это да! Но почему вы, советские, так плохо работаете? Я видел: никакого качества. Слушайте, обед уже. Пойдем, заморим червячка. У нас неплохое красное винишко есть.
Мальцев с недоверием поглядел на рабочего, называющего капиталистов идиотами и предлагающего незнакомому человеку выпить с ним вина на территории предприятия. За это его должны были бы сразу взять на карандаш… а у этого человека есть, как будто, что терять.
Когда, давненько, уже мало во что верящий и уже много чего опасавшийся Мальцев стал рабочим, его почти сразу научили жить: он разгружал с тремя парнями грузовик с железными болванками. Во время второго перекура перед ними вырос ни более ни менее, как директор завода:
— Чего расселись! А ну!
В голосе не было ни нотки сомнения — только власть. За заводом начиналось поле. Мальцеву захотелось утонуть в нем, стать маленьким, незаметным растением. Он стал бочком искать местечка за грузовиком. Трое работяг не шевельнулись. Один лениво сплюнул.
— Кому говорю! А ну! За работу! Вы у меня увидите премиальные!
Мальцев не видел, кто из работяг заговорил. Голос был такой, будто парень жевал что-то скучное:
— Слуш, тов директор, не виш, курим. Ну так чего?
— Чего?! — голос директора долез до фальцета. — Всех выгоню! Всех! По сорок седьмой! Вы меня еще вспомните!
Мальцев выглянул — трое работяг беззвучно хохотали:
— Да ну? Выгонишь!? Давай, давай. Кому хуже будет, а? Вытуривай! Ну и дает. Премию? Да я на нее на… хотел. Давай, ищи других дураков.
Директор в ставших нелепыми шляпе и плаще молчал. Он показался Мальцеву чужеродным телом на этом заводском дворе. Так и не произнеся более ни слова, директор ушел. Голосом, спрыснутым доброй иронией, один из троих позвал Мальцева:
— Вылазь, зелень. Ушел он, ушел. Чего перетрухал? Теперь у нас директоров больше, чем нашего брата, грузчика. Нам-то терять нечего, понял? Мы себе завтра пахоту найдем, а ему новых лошадок искать, а они на дороге не валяются, а без них — не видать ему его вшивого плана. Понял? Ты понял? Слушай и запоминай, зелень пузатая.
Мальцев тогда слушал и приходил в восторг. Они были гигантами, эти трое рабочих, Прометеями. Вот она — свобода. Он решил быть грузчиком всю жизнь.
Восхищенный, он объявил о своем намерении трем парням.
На этот раз гогот был громким и невеселым:
— Сопля. Свобода, а! А когда у тебя жена будет, когда твоей соплячке нужно будет ботинки купить, когда захочешь ей мяса хоть раз в неделю дать… тогда что? Ты бы тогда с этой сволочью так не разговаривал! Ге-ро-о-й. Нам терять нечего, кроме своих цепей. Это понимать надо.