— Спокойно, спокойно. Я вам не соврал. Я действительно не антисоветский. Советская власть, именем которой большевики совершили Октябрьский переворот, была уничтожена теми же большевиками немного спустя. Вы защищаете коммунистическую власть в моей стране, а истории ее не знаете. Лозунгом большинства послереволюционных восстаний крестьян и рабочих было: «Мы за советы, но коммуны не хотим. Да здравствуют советы! Долой большевиков!»
Парень слушал Мальцева и время от времени повторял: «Врешь, врешь».
— Не было бы большевиков, не было бы и вас. Учиться надо. Так, кстати, говорил Ленин. А его, вам же об этом говорят, слушаться надо.
Может, и переборщил Мальцев. В общем-то, паренек был ему люб не люб, а все же симпатичен. Глупая вера — если бывает она такая — поражает, но… но искренность — тоже на дороге не валяется.
Поэтому Мальцев сочувственно добавил:
— Надеюсь, вы теперь понимаете, почему я — не антисоветский?
Молодой коммунист вдруг успокоился. Встал, произнес рядовым голосом: «Ты еще об этом пожалеешь», — и, не попрощавшись, ушел. Поглядев ему вслед, Мальцев произнес: «Да-а-а, все-таки наш человек. Пригласил и ушел, не расплатившись».
Ветер. Он снова пробежался по лицу, нырнул в глаза, зашептал в самую перепонку, зашлепал нижней мальцевской губой, подергал бороду. А плащ не тронул. Тент кафе за спиной не шелохнулся.
НАПАДЕНИЕ ФРАНЦУЗОВ
Прошедшие дни были все же вкусной пищей для жизни Мальцева. Он в этом отдавал себе полный отчет. На работе он не перетруждался, хотя знал, что от яростного трудолюбия его существование может только обогатиться, но именно от этой сознательной рабочей нерадивости и появлялась у жизни почти постоянная смачность.
Через месяц он купил телевизор и губкой впитывал все дебаты подряд. И пьянел. И хлопал себя по бокам: «Ну и дают! Вот это да!» Иногда он произносил эти фразы с восхищением, иногда — с презрением, когда французы спорили о режимах, знакомых Мальцеву. В том, что в богатой стране может быть много утопистов левого толка, он не сомневался. Чтобы мечтать о социализме с мордой ангела, нужно прежде всего быть сытым и проживать не под дождем. «Из достатка люди прыгают в мечту. Больше как будто неоткуда — говорил в Ярославле старенький профессор, друг матери. Его давно изъел страх, а он взял да и вывел его водкой. Он добавлял, злорадно потирая руками: — Ей-ей, хрупок Запад, хрупок. Они гордятся своей системой да как дети балуются с ней. А ведь бахнет по ним разом инфляция процентиков эдак на сорок, больше и не нужно, — вот и нет демократии. Сами от нее откажутся. Ей-ей».