Следующий этап — погрузка личного состава и провианта, так же превращался в кошмар. Следом за командой — «По местам!», после того, как все уселись по машинам, наступало неопределенное время ожидания, тянувшееся 6–7 часов кряду. Кормить никого не собирались. Солдаты нервно курили и тоскливо смотрели в сторону столовой. Повара и кухонный наряд обжирались завтраком. Все время нашего ожидания стратеги в штабе разрабатывали диспозицию вывода части в запасной район. Все боялись принять решение, половина машин не на ходу, а ехать надо: все сроки истекают. Поэтому все обманывали друг друга. Командир смотрел на колонну длинной в несколько километров, дело шло к вечеру, курево кончалось. По колонне сновала сытая тыловая сволочь, все эти начпроды, писаря, и поддатые медики. У них в машине был харч и спирт, больных бросали на фельдшера, который потом сожительствовал с бедными солдатами в подвале. Санчасть была, как публичный дом, порядочные солдаты боялись туда ложиться, сначала трудотерапия, потом голодная диета, потом насильственное мужеложство.
Что дальше: особо жестокой была процедура мытья солдат в полевой бане в пустыне зимой. Лично я категорически отказывался — лучше под трибунал. Был один садист Белкин, он и изгалялся. Начитался фронтовых мемуаров, сволочь. На ветру ставили палатку и пытались нагреть несколько бочек воды до температуры человеческого тела. Солдаты, спавшие у выхлопных труб МАЗов, были невообразимо грязны. Грязь въедалась в тело, вода стекала с него, как с гуся. Отмыть их можно было только бензином или стиральным порошком в стационарной бане. Когда эту баню — крематорий топили, все прятались, солдаты начинали кашлять, прикидываться, что болеют. В полевых условиях в санчасть никого не принимали, из-за престижности теплых мест для спанья. Инстинкт подсказывал — расслабишься — пропадешь. Если некоторые подразделения приезжали в сапогах, а другие в валенках, можно было проснуться в одних портянках. Откуда валенки у узла связи, прапорщик пропил их еще прошлой зимой. Люди, как звери в стае делились на своих и чужаков, никто не выходил из своего района, вокруг вертелись чужаки.
Хуже всего доставалось клубным работникам и писарям. В подразделениях было тесно, мы спали в БМДС, в тепле, вповалку офицеры, прапорщики, солдаты. Вокруг часовые, связь только по селектору. Штабная элита буквально за несколько дней превращалась в чмуриков. Жили в утепленной байкой — «зимней» палатке, или в клубной машине КУНГ-ГАЗ-66. С ними же обитали: секретарь комсомольской организации полка и зав. клубом. Больше некуда было деться. Зав. клубом даже пришел к моей машине: