Словно сгустился воздух, надвинулось небо и меня вдруг остро проняла значимость этих костей. Восьмисотлетняя ситуация этого погребения за день будет разрушена. Но состояние ностальгического созерцания, вызванное этой ситуацией, будет жить во мне все время, и вкус пожара будет сопровождать каждый глоток, который я сделаю потом.
Мне было лет пятнадцать, я брел по Одессе от железнодорожного вокзала в сторону порта. Был солнечный день, я очень хорошо его помню. На книжном лотке я увидел грубый том Феофана Прокоповича и двухтомник Гегеля «Философия религии». Я долго сомневался, что приобрести и, наконец, решился на Гегеля. Эта покупка определила мою дальнейшую жизнь. Я нырнул в него, как в море и я был поражен. «Философия религии» — наиболее поэтическая часть его философии и наиболее интересная. Я, наверное, немного понял тогда, но способ его поведения с предметом, способ его поведения со словом, конструкции этих фраз выстроили мою душу новым образом, строгим порядком.
С тех пор я много раздумывал о божественном и пришел к выводу, что Бог материалист, больше того — он вольтерианец, но бывали случаи в моей жизни, когда мистика самым нахальным образом смеялась надо мной.
Как-то я принимал участие в раскопках небольшой курганной группы на берегу речки Бакшалы, там, где она вливается в Южный Буг. Я сидел на дне могилы и расчищал скорченный костяк эпохи «средней бронзы». За три тысячи лет в маленький курганчик было сделано десяток захоронений. Яма была на яме и разобраться во всем этом стоило здоровья. Надо мной нависало метра три земли и небо с невероятно красивыми облаками.
На фоне неба появилась голова приятеля, который позвал меня на чай. Как только я вылез на поверхность, бровка кургана и все, что было под нею — несколько десятков тонн земли — обвалилось, засыпав яму, в которой я только что сидел. Смерть прошла рядом, толкнув мое плечо. Я посмотрел на солнце и облака. «Вот как выглядит судьба» — сказал я себе. Рационализм во мне сморщился и побледнел.
В те времена в сезонных археологических экспедициях собиралась колоритная публика. Бомжеватые художники, слегка диседенствующие граждане, иногда мелкокриминальный элемент, выгнанные за лень студенты ехали на юг погреться на солнышке, помедитировать над черепками, наесться арбузов, отдохнуть от семейного рабства, попить водки, поговорить об абстракциях, переждать стрём.
Одного из этих экземпляров я вспоминаю с благодарностью. Петя был идейным алкоголиком. Но когда он выпивал два стакана вина, у него переставали трястись руки, он втыкал в отвал возле раскопа лопату и шагов с двадцати метал в черенок нож. Он всегда попадал. Это было единственное в чем он был художником. Он учил меня и с тех пор я принадлежу к секте, которая считает, что необходимо утяжелять рукоятку. От ножа он и погиб. Его зарезали где-то в Николаеве, таким образом, его жизнь приобрела стилистическую завершенность.