И вот настала пора окончательно повернуть на восток, прямо к станции миссионеров, которые, как слышно, поселились в Узамбиро. От Буанги б3/4 часа пути привели нас в Уйомби; оттуда через 5 часов пришли в Камуагу, еще через 5 часов в Умпетэ, и через 6 часов перед нами открылась заброшенная французская миссия в Узамбиро.
Справедливость требует признать, что лучше французских миссионеров никто не умеет выстроить такой поселок и придать ему изящный и уютный вид, пользуясь для этого самыми неприглядными материалами.
Кто мысленно следовал за нами на протяжении последних четырехсот или шестисот километров, тому известно, как мало я отмечал красивых мест. Притом же мы шли во время засухи, когда из миллиона гектаров трудно выбрать хоть один, достойный внимания, — и все-таки я скажу, что не встречал еще места хуже того, на котором расположена эта прекрасная миссионерская станция. Три ряда низких строений, крытых землей, составляли три стороны обширного четырехугольника; каждый ряд состоял из четырех или пяти отдельных комнат, чистенько вымазанных изнутри и снаружи серой глиной. Посередине, на одинаковом расстоянии от всех домов, стояла церковь, превосходно построенная из местного материала. Внутренняя ограда окружала квартал цивилизованной части населения; другая, наружная, ограда защищала поселок, предназначенный для новообращенных. Принимая во внимание, что для построек под рукою ничего не было, кроме дерева майобо да земли под ногами, невозможно было выдумать ничего проще, лучше и удобнее того, что сделано. Так и видно, что на работу положена бездна терпения. Во всей затее, однако же, было два недостатка, которые они могли бы предвидеть и не спешить с постройкой: во-первых, они задумали селиться среди самого сварливого, жестокосердного племени ваньямвези, а во-вторых, в окрестностях нет воды, а потому миссионеры не успели еще достроить своей станции, как получили приказ уходить отсюда.
Чтобы не застать врасплох мистера Меккея, агента Общества англиканских миссий, я послал вперед гонцов предупредить его о нашем прибытии. На другой, день мы подошли к миссионерскому селению, расположенному среди какого-то серого пустыря, на легкой покатости, увенчанной любопытными нагромождениями крупного булыжника или громадных скалистых обломков, образующих довольно высокий холм. У подножья этой покатости расстилается плоское зеленеющее болото, поросшее густыми зарослями папируса, а за ним вдали виднелась полоса воды, которая оказалась потом одною из длинных бухт Виктории-Ньянцы.
Мы приближались к миссии по торной дороге и вскоре встретили на ней дроги на деревянных колесах, приспособленные для перевозки строевого леса. За исключением болота кругом не видно было никакой зелени; вообще вид был унылый и непривлекательный, вся трава высохла, деревья завяли, съежились или вовсе вымерли, по крайней мере никаких признаков свежих почек нигде не было, что, конечно, следует приписать периодической засухе. За полкилометра от станции мы увидели шедшего нам навстречу джентльмена небольшого роста, с густой темной бородой и темными волосами, одетого в белый полотняный костюм и тирольскую шляпу.