Сомневаюсь, что биржевые брокеры с Южного берега оказались бы такими же добряками: знаю только, что, когда через шесть месяцев произошел этот кошмар, я оказалась здесь, на Ройял-авеню, с новорожденным ребенком на руках и без мужа, и эти люди не просто проявили доброту — они стали моей семьей. Поэтому мне и казалось, что Нед смотрит на меня с небес.
В те мрачные дни после смерти Неда я часами сидела на диване в просторной светлой комнате, малыш спал у меня на животе, а передо мной лежала груда скомканных салфеток. Мне было некуда деваться, и я бы так и приросла к этому дивану. Я бы сидела так целыми днями, пока Бен не приходил из школы. Но, как оказалось, это было невозможно. Утром раздавался тихий стук в дверь, приходила Тереза и спрашивала, не хочу ли я посмотреть ее новую коллекцию шарфов, или Тео говорил, что не будет меня заставлять, но им нужен четвертый игрок для партии в вист. Они были добры, никогда не надоедали и вели себя очень непосредственно. Мне не надо было договариваться или обещать, что я приду позже; я просто выдавливала из себя улыбку, отрывалась от дивана и плелась вниз. Потом, через час или около того, поднималась наверх. И этого было достаточно.
В квартиру Розанны никогда никого не приглашали, и этому я была только рада. Бен и Пьетро, которые стали неразлучны, как-то раз, хихикая, постучали ей в дверь, но она их выпроводила, осторожно загораживая от посторонних глаз члена совета министров в халате. «Сюда нельзя, мальчики, — тихо промурлыкала она, разворачивая их на лестнице. — В будуаре любви Розанны вам делать нечего».
Верная своему слову, она регулярно гуляла с малышом в парке.
— Конечно, это мой ребенок, — огрызалась она на каждого, кто осмеливался спросить. — Вы только посмотрите на его глаза!
Когда она возвращалась, я сонно, иногда пошатываясь, поднималась с дивана, и она сидела со мной, заботливо готовила бесчисленные чашки чая, весело щебетала и ждала, чтобы убедиться, что я снова готова следить за малышом.
Спустя какое-то время, когда я окрепла, мы с Терезой стали вместе отводить мальчиков в школу, а потом я шла с ней в магазин. Макс сидел у меня за спиной в рюкзачке. Я проводила в магазине час или около того, пристроившись на табуретке, помогала ей раскладывать шарфы по пакетам и вешала кардиганы на «плечики». Я смотрела, как приходят и уходят посетители, а потом плелась обратно в квартиру, чувствуя, что хоть немного глотнула жизни.
Так я и жила, ощущая себя как никогда уязвимой, окруженная самыми заботливыми людьми: у меня были мои родители и Джесс в одной части Лондона и мои новые друзья из Челси — в другой. И все они были бесподобны, и все делали все возможное, чтобы облегчить мое горе. И еще были родственники Неда, Феллоузы, которые, как мне казалось, лезли из кожи вон, чтобы усилить его.