Борис нарочно развалился на стуле и решил держаться вызывающе. Хозяин кабинета все сверлил его глазами, Борис уставился в ответ. Наконец Черкиз кашлянул в кулак и прошипел:
– Ж-жив… Ты, оказывается, жив…
– Жив, как видишь, – подтвердил Борис самым беззаботным тоном, – жив и здоров!
– Ну, это мы быстро поправим… – протянул Черкиз вполголоса, потом опомнился, оглядел кабинет и достал из ящика стола стопку чистых листов бумаги.
– Назовите свое подлинное имя, – скучным голосом предложил он, – а также расскажите, с какой целью и по каким каналам вы прибыли в Советскую Россию.
– А то ты имя мое не знаешь, – ухмыльнулся Борис, – а может, фамилию забыл? Вряд ли… Такая же у меня фамилия, как и у сестры моей, твоей бывшей жены Варвары…
Не стоило бы примешивать сюда Варю, в конце концов, это их личная вражда, чисто мужское дело, однако у Бориса появилась сумасшедшая надежда. Точнее, только малюсенький ее кончик.
Черкиз смотрел на него молча, кадык его перекатывался.
– Как ни крути, – глумливо продолжал Борис, – а по всему получается, что родственники мы с тобой, товарищ Черкиз.
– Прекратите паясничать, – устало произнес наконец Черкиз, – у меня мало времени. Назовите свое настоящее имя, иначе…
– Да пошел ты! – Борис перегнулся через стол и отчетливо выговорил некоторые слова, которым он научился в свое время у казачков, мотаясь с ними по степям Украины за бандами «зеленых».
– Ты… – Черкиз бросил перо, так что оно покатилось по столу, разбрызгивая чернила, – да я тебя сейчас в подвал, там у нас такой мастер есть… через двадцать минут запоешь, как курский соловей! Все из тебя выколотят – куда шел, с кем, все пароли-явки, даже вспомнишь, как в детстве за горничными подглядывал, ваше благородие! А потом я тебя самолично шлепну!
Он внезапно задышал бурно, с присвистом и разразился лающим кашлем. Борис отодвинул свой стул подальше и наблюдал, как Черкиз, более не пытаясь сдержать кашель, вытирает платком выступившие слезы. Щеки его покрылись лихорадочным румянцем. Кашель наводил Бориса на размышления.
Черкиз прижал платок ко рту, после чего посмотрел, что там, и Борис зоркими глазами успел заметить на платке два маленьких красных пятнышка. Тут же ему стали понятны и болезненная худоба, и бледность, и впалые щеки, и лихорадочно блестящие глаза.
– Чахотка, – констатировал он, – чахотка у тебя, Черкиз. Помрешь ты скоро, я хоть и не врач, а вижу. Да ты и сам знаешь…
Черкиз молчал, потому что не мог говорить. Не испытывая ни капли жалости, Борис продолжал:
– Грустный итог жизни, товарищ. Чего ты такого великого совершил? Сотню-другую безвинных людей на тот свет отправил? Прикрываясь своей революцией…