Лизавета Ивановна разлила кофе по чашкам, сама выпила свою быстро и булочку съела, деликатно отщипывая кусочки и отставляя при этом мизинец. Была она вся какая-то потертая, несвежая, как вещь, которая долгое время лежит в шкафу, никем не вспоминаемая и никому не нужная. Вроде бы и почти новая еще, а вот, поди ж ты, носить совсем не хочется. И лежит она себе, пока моль ее не съест или хозяйка не вздумает на другую квартиру переезжать. Разберет шкаф, подумает, да и отдаст ненужную вещь дворниковой дочке. И не жалко совсем: хоть и дорогая вещь была, а нелюбимая…
Вот именно, нелюбимая. Эту женщину никто и никогда не любил, вот в чем дело, сообразил Горецкий. Ну да что ему до нее? Тем более что Лизавета Ивановна за столом рассиживаться не стала, отошла к окну, где взялась за шитье.
Графиня между делом, как все старые люди, ударилась в воспоминания о прежних временах. Память у нее была отличная, и через некоторое время Аркадий Петрович, искусно направляя разговор в нужное русло, дошел до того самого скандала в благородном семействе. И до Агнии Мезенцевой.
– Большие надежды подавала девица, собой хороша очень была, – вспоминала графиня, – но характер был огонь! Сватались к ней много, только она всем отказывала. Они, Мезенцевы-то, хорошего роду, только обнищали к тому времени совсем. И Агния была бесприданница. Имелся там на примете двоюродный дядя одинокий и в годах, вроде бы обещал он племяннице приданое, но вдруг внезапно женился на какой-то молодой вдове из Варшавы. Говорили, что красавица, но мезальянс, конечно. Словом, дядя рассорился с семьей, и ни о каком приданом для Агнии не могло быть и речи…
И только было Аркадий Петрович хотел откланяться, сообразив, что вряд ли он что-то сможет узнать из этого потока воспоминаний, как графиня сказала:
– А потом за ней стал наш Жорж ухаживать. Долго эту крепость осаждал, а она ни в какую. Отец Жоржа был против этого брака – у них уже тогда дела расстроились, и Жоржу прочили в жены богатую наследницу. Но любовь… И вроде бы сладилось у них дело, мне Жюли сама потом рассказывала… Она их нарочно вместе на именины пригласила, все свести пыталась…
Где-то в глубине сознания у Горецкого мелькнула мысль, что Жюли звали ту самую мать семейства, в доме у которой случился скандал. Для старой графини все остались молоденькими девочками, которых можно звать по имени.
– Так что же случилось? Отчего она не вышла замуж за князя? – Горецкий постарался, чтобы в голосе его не прозвучала излишняя заинтересованность.
– А так никто и не узнал, что там между ними произошло, – вздохнула графиня, – то есть официального-то предложения он не делал, не успел. И – как отрезало, друг с дружкой с тех пор они не знались. Если на бал там или на прием какой – то все уж знали и старались их вместе не приглашать. Агния очень скрытная была, к ней с расспросами не подступишься, мать родная и то ничего не знала. А Жорж, конечно, душой всегда открыт, да только и он ничего не сказал. Ну, родные-то его только обрадовались, они этого брака не желали. Тут Жорж наследство получил от бабушки, надобность вступать в брак отпала. Служил он, да так и не женился. Ну да по нынешним временам так еще и лучше… Что-то давно он не был, я человека с запиской ему на квартиру посылала, да нет там никого. Ты бы, батюшка Аркадий Петрович, узнал бы через своих знакомых, не случилось ли чего… Сердце ноет…