Стены отцовской Империи вдруг расперло, раздался звук — точно кашлянул огромный великан, — дохнуло таким жаром, что враз спалило девушке брови (впоследствии они так и не отросли), легкую накидку рвануло вихрем, и Билькис осталась на улице в чем мать родила. Но девушка даже не заметила этого, ведь на глазах у нее рушился мир, смертоносный вихрь унес с собой странный чуждый звук — то разорвалась бомба. А в воздухе перед опаленными глазами Билькис мелькали кресла, билетные книжки, опахала, останки отца — в угли и головни обращалось будущее.
— Ты себя убил! — что есть мочи, перекрывая отголоски взрыва, с укором крикнула Билькис— Упрямился! Вот и получил!
Она повернулась и бросилась было домой, но тут заметила, что задняя стена кинотеатра обвалилась и на верхнем этаже ее жилища обосновался золотой рыцарь с вымпелом, на котором такое знакомое, такое смешное и непонятное слово — «Эксцельсиор».
Не спрашивайте, плодом чьих трудов явился этот взрыв. Такие плоды злобы взращивались в ту пору многими, садовников смерти было предостаточно. Возможно, бомбу подложил какой-нибудь фанатичный единоверец Махмуда, верный слуга Аллаха — неспроста взрыв произошел во время самой пылкой любовной сцены, а известно, как мусульмане относятся к любви, особенно к ее киноподобию, поскольку за право созерцать нужно платить. Как тут не возмутиться, как не вырезать все амурные сцены — любовь развращает!
Бедняжка Билькис! Нагая, с опаленными бровями, стояла она под сенью золотого рыцаря, все еще во власти огненного видения. Увиделось ей и собственное детство, оно ангелом отлетело прочь, а шум крыльев все еще отдавался у нее в ушах эхом взрыва.
Те, кто расстаются со своим гнездом, расстаются и со своим прошлым. Правда, кое-кто норовит увезти его с собой, в тюках ли, в ящиках ли. Но от долгого пути и времени драгоценные реликвии и фотографии увядают и блекнут, да так, что потом владельцам их и не признать. Такова судьба изгоев — с них сорван покров истории, и стоят они нагими средь самодовольных чужеземцев в великолепном облачении, в парче веков минувших, брови их не опалены, а горделиво выгнуты — людям этим не грозит одиночество.
Веду я вот к чему: прошлое Билькис оставило ее прежде, чем она оставила город. Долго стояла она на обочине, нагая в своем сиротстве, и провожала взглядом отлетавшее детство. Много лет спустя оно раз-другой напомнит о себе, заглянет в гости, как полузабытый родственник. Но побороть неприязнь к прошлому Билькис так и не удалось. Она выйдет замуж за героя с блестящим будущим, и как ей было не отмахнуться от своей былой жизни? Так отмахиваются от докучливого бедного родственника, попросившего взаймы.