Сетин не сказал ничего. У него не нашлось нужных слов, у него не имелось чувств, он являлся бездушным автоматом для приумножения состояния, основы которого заложены были еще его дедом.
Банкомат! Банкомат, а не человек! И нечего болтать глупости о том, что она ему не безразлична!
Он нарочито свернул салфетку, осторожно уложил ее на край стола, встал и ушел. Даже о том, что все вкусно и всем спасибо, не сказал в тот раз ничего. Одно Леру утешало – левое веко у него по-прежнему дергалось, когда он уходил.
Она слышала, как он собирается в холле, как с кем-то говорит по телефону все тем же совершенно равнодушным голосом. И решила, что не пойдет его провожать к порогу. Не пойдет, даже если завтра утром он снова станет учить ее, как ей необходимо себя вести, чтобы не вызывать в нем неудовольствия.
Странно, но Сетин вернулся сам.
Вошел в столовую с портфелем в одной руке и телефоном в другой. Подошел к столу, за которым она маялась в окружении роскоши от одиночества. Чуть наклонился вперед, будто хотел сказать ей что-то на ухо. Но ведь тогда стоило подойти поближе, а не торчать от нее в трех метрах. И проговорил с нажимом:
– Я не чувствую себя одиноким, дорогая. А знаешь почему?
– Почему? – спросила Лера.
Она не поверила ему. Она считала его самым одиноким человеком на свете. У нее были тети, дяди, подруги, двоюродные сестры и братья, друзья, бывшие коллеги по работе, которые все еще не забыли ее.
А у него никого не было! Никого, кроме деловых партнеров.
– Почему? – поторопила она его с ответом, поскольку он замешкался, странно ее разглядывая.
– Потому что у меня есть Оксана и ты, – проговорил он с неохотой, двинулся к выходу, но успел предупредить, перед тем как скрыться в холле: – И я не желаю больше обсуждать это, дорогая. Не желаю!!!
И ушел, громче обычного хлопнув входной дверью. А она осталась сидеть над застывшей рисовой кашей с сухофруктами. И сидела до тех пор, пока Оксана Петровна не потянула из-под ее локтя салфетку.
– Валерочка, детка, пойди подыши воздухом, – посоветовала она, глядя на нее с сочувствием.
Наверняка все слышала и жалела теперь ее, горемычную. Она однажды так ее и назвала – горемычная.
– Погода стоит замечательная. Под яблонями возле пруда такая благодать! – взахлеб нахваливала их сад, в котором Лере было скучно и пусто, Оксана Петровна. – Чего в доме сидеть. Виталик сказал, что к обеду не будет. Чего в доме сидеть? Или поплавай, тоже для здоровья полезно.
– Я в город хочу. Домой, – вдруг вырвалось у Леры, и она тут же прикусила язык, зная, что за этим последует.