– Вот.
Ну что ж, подумалось мне, порой действительно лучше один раз показать, чем миллион раз рассказать.
Утянув папки к себе, я открыл верхнюю, и обнаружил в ней то, чего никак не ожидал обнаружить – альбомные листы формата А-3 с детскими рисунками. И с рисунками, надо сказать, презабавными.
На том, к примеру, что лежал сверху, юный последователь хромого беса Асмодея изобразил двухэтажный дом без фронтальной стены. Куда он эту стену дел бог весть, но теперь любой желающий может видеть, что творится внутри. Ну и я не удержался, поглазел. И увидел там вот что. Нижний этаж дома занимает бездетная кошачья пара: кот, он рыжий и мордатый, убивает вечер в кресле перед телевизором, а кошка, вся из себя такая изящная дамочка в разноцветном фартуке и с алым бантом на голове, хлопочет на кухне. Если можно каким-то образом изобразить настоящую мещанскую (а другой, на мой взгляд, и не бывает) идиллию, то, пожалуй, именно так. Второй этаж дома также не пустует, там живёт-поживает, добра наживает семейка зебр. И у них там тоже всё чики-пики и тип-топ. Мама-зебра, растянувшись на диване, читает книгу в яркой обложке, папаша с умным видом пялится в экран ноутбука, а их сыночек-коник в ванной перед зеркалом то ли гриву расчёсывает, то ли прыщики выдавливает. Всё это исполнено в очень сочных тонах (фломастеров автор явно не жалел) и подробно. Мелких деталей – элементов интерьера, мебели, утвари всякой, фотографий и картин на стенах, всего прочего – как на полотнах мастеров голландской школы, полным-полно. Разглядывать и разглядывать. Одних только люстр-светильников я восемь штук насчитал, и все разные по форме и раскраске.
А на следующем листе я обнаружил огромную, похожую на корову кошку, которая бредёт по широкому лугу, сплошь усыпанному цветущими маками. На правом боку у кошки тоже красуются маки. Возможно, это у неё такой лихой боди-арт. А может, опьянённая дурманящим ароматом, она слишком долго спала на этом боку, вот опиумные цветы и отпечатались навсегда.
Затем было то, что я сперва принял за изображение пёстрого лоскутного одеяла, но потом разобрал-увидел в углу голубую кофейную чашку и понял, что это кухонный стол с такой вот аляповатой скатертью.
Дальше я перебирал рисунки, подкладывая верхний под нижний, уже поживее. И пронеслись перед моим сосредоточенным взором один за другим, будто в слайд-шоу: розовый слон с воздушными шарами самых невероятных расцветок; упитанный боец-пехотинец в ядовито-зелёной каске с ярко-красной звездой; голубенькая неваляшка, похожая на поплывшего снеговика (хотя, возможно, это был снеговик, похожий на расплавленную неваляшку); мальчик с букетом для мамы (букет был в сто пятьдесят тысяч раз больше самого мальчика, вот такая огромная у мальчика к маме случилась любовь); трёхголовый Змей Горыныч с огненным как у жар-птицы хвостом; раскормленный Микки-Маус, постриженный под Иосифа Кобзона; наконец игрушечный медвежонок с такими бешеными глазами, будто у него в башке взорвался фейерверк гениальных мыслей, способных в одночасье спасти весь этот насквозь и до основания прогнивший мир.