— На Багаряке лес особый, — говорит Танька. — Много тысяч лет назад эти места берегла исполинская птица, которую и звали Багаряк. Но однажды она увидела, что к земле мчится огромный метеорит. Чтобы метеорит не взорвал и не спалил все вокруг, она кинулась навстречу и подставила под удар свое тело. Метеорит пробил птицу Багаряк насквозь и рухнул вниз, потеряв силу. Он проломил скалы и ушел в самые недра. Так родилась Великая Дыра — Источник Времени. А мертвая птица Багаряк, кувыркаясь, неслась с небес, и перья, что вылетели из ее крыльев, воткнулись в землю и проросли соснами. Когда в Лучегорске была мебельная фабрика, несколько таких сосен срубили. Пока Пальцев был еще мэнээсом, у него на кафедре оказался стул из такого дерева, поэтому Пальцев заболел щелпизмом и основал здесь биостанцию.
Далеко впереди тропу бесшумно пересекает троллейбус с погашенными фарами и исчезает в чаще.
- Смотри-ка!..— негромко досадует Танька.— Ну что делать с этой скотиной!.. Шпионит. А зачем — никто не знает.
Мы минуем косогор, старую просеку, спускаемся к реке и выходим к заброшенной деревне. Нелюдимо чернеют остовы домов. Изредка сверкают листья i ранивы или осколки стекла. Это и есть Багаряк.
На берегу пылает костер. Подобно плахе, стоит чурбак с воткнутым топором, валяются поленья. На столбах из битого кирпича высятся три закопченных котла. Вокруг костра сидят три девицы с длинными зелеными волосами и веселыми, хотя и жуткими лицами, одетые в какую-то заплесневелую мешковину. Вместе с ними и тот, кого, видимо, и называют Прошлогодним Утопленником, — безобразный толстяк в лохмотьях.
И конечно, Тимофей Улыбка, подлец.
- Привет, — говорит всем Танька. — А вот и он.
- А-а!.. — радостно восклицает Тимофей, раздвигая улыбку.— Землячо-ок!..— И холод продирает меня в животе.— А я и не знал, что ты Татьянин дружок, хотел сожрать, грешным делом!.. Ну, садись, садись. Собак-то все еще дразнишь?..
Прошлогодний Утопленник сопит и сипло говорит:
— А я своих привел... Эти из старицы, надежные, с женихами...
Девицы стреляют глазами, шепчутся и хихикают.
— Там этот троллейбус ошивается, — сообщает Танька. — Сходи, Тим?..
— Ладно, проветрюсь, — покладисто соглашается Тимофей, берет полено и уходит.
Мне становится полегче.
Но тут в кустах раздается треск сучьев и шелест листвы. Кто-то огромный рвется на поляну. Я сжимаюсь. Кусты расступаются, и из темноты к костру, переваливаясь, выползает наша банька с биостанции. Она останавливается, колыхаясь, и раскрывает дверь. Из двери выходят две сморщенные куриные ноги, топчутся на месте и замирают. Баня тяжело, забирается на них, будто надевает сапоги.