Оно застыло, улыбочка искривилась в оскал, а когда разбежавшиеся в стороны зрачки вернулись на положенное им место, я увидел в их глубине ту самую затаенную боль, какую видел уже в глазах Марины.
- Зачем? - переспросил Герострат глухо. - Почему? Да ты знаешь, что они со мной сделали? Знаешь, КАК они делали?..
И его прорвало. Он говорил долго: дольше, чем Марина перескакивал с одного на другое, часто невнятно и сглатывая целые фразы, торопясь, словно в страхе не успеть выложить мне все до конца. Он был откровенен, сейчас ему не было смысла врать, и картина, обрисовывающая деятельность Центра, прояснявшаяся с каждым его словом, выходила более чем неприглядной.
- Двадцать лет... - говорил он. - Ты можешь себе это представить? Двадцать лет!.. Как начиналось? Я был из тех, кого называют прирожденными лидерами. Сначала в школе. Все признавали мое превосходство. Со мной не спорили даже учителя. Да, у меня не было друзей, потому что не может быть друзей у лидера. Но и врагов не было: уровень не тот. А потом в армии... Со мной офицеры боялись связываться: знали, что всего двумя словами могу убедить кого угодно в своей правоте. Один политрук со мной ладил и способностями моими пользовался. Знал, что мне и любой солдат подчинится, любой разгильдяй с амбициями будет радостно мне сапоги облизывать, стоит только моргнуть. Потому и было у меня лучшее отделение во всей дивизии... А когда собирали персонал для работы в Центре, то обратились в воинские части, есть ли, мол, у вас ребята с такими вот наклонностями. Наш политрук сразу про меня вспомнил, и хотя жалко ему было со мной расставаться, но решил, видно, что удастся таким образом выслужиться, оче редную звездочку за рвение получить. Так что расстался и, может быть, получил. Первым он был, кому повезло через меня переступить. А потом пошло-поехало... Из сорока кандидатов отобрали меня, призвали к высокой сознательности комсомольца и воина Советской Армии и началось... Сто сорок шесть операций. За двадцать лет. Ты можешь себе такое представить? Сто сорок шесть!.. И боли, головные боли... дни боли, месяцы боли, годы боли. Ни секунды передышки, ты можешь себе представить? А нейроблокада?.. Когда тела не чувствуешь, ресницами даже не можешь пошевелить... А страх при этом какой, можешь себе представить?.. Да куда тебе... А потом меня били, чтобы зафиксировать реакции... Неделями держали на одной воде... Электроды вживляли... И били, били, били... А еще у меня сын был. Мой Володя. Родился, когда меня в армию забирали. Вот ты тут за детишек заступился, а ему знаешь, сколько было, когда они... Десять лет ему было... А они бритвой... резали ему пальцы... пальчики ему резали... чтобы реакции зафиксировать... резали... А он кричал! Если бы ты только слышал, как он кричал!.. Они и через него переступили, понимаешь ты или нет?! За что, скажи, мне их любить? Простить им это, да? Простить?! Раскланяться вежливенько и сказать: "Извините, ребята, х.... вышла"?.. Что прикажешь мне после всего этого исповедовать? Смирение? Подставьте, мол, вторую щеку? Да я взорвать готов, спалить все... сволочей этих!..