Театр «Норд-Вест», в котором Винсент ставил «Бурю», находился в двух кварталах от дома. Несколько лет назад он и купил квартиру, в которой они теперь жили, именно из-за ее близости к театру.
Рената только недавно узнала, что квартира не снята, а куплена, и это ее удивило.
– Разве ты собирался жить в Москве? – спросила она.
– У меня не было определенных планов, – сказал Винсент. – Но когда я приехал сюда в первый раз, то за год поставил два спектакля. Я думаю, они получились хорошо. Я вспоминаю ту работу со счастьем. И я полюбил Москву. И тогда подумал: почему не надо иметь здесь свой дом? Ты подумала, что это лучше было бы в Петербурге? – улыбнулся он. Рената смутилась: она действительно так подумала. Его способность видеть ее насквозь, его особенное зрение, – это иногда ее пугало. – Петербург слишком похож на Амстердам, – объяснил Винсент. – Может быть, я ошибаюсь, но мне не хотелось просто повторить в России свое чувство к городу, в котором я родился. Это непонятно, да?
– Это понятно, – сказала Рената.
– Да, я чувствовал Петербург как Амстердам. А Москва совсем особенная. Мне захотелось ее понять. Но это пока не очень получается. Каждый раз, когда я приезжаю сюда, у меня такое чувство, которое было в детстве на Рождество: что я счастлив и что сейчас я пойму какую-то очень большую тайну. – Винсент искоса посмотрел на Ренату и добавил, словно извиняясь: – Ты не можешь полюбить Москву, я знаю.
– Д-да, не совсем… – пробормотала Рената.
И в этом его проницательность сказалась тоже. Она действительно не могла полюбить Москву. Это всегда было так, еще когда Рената была школьницей и приезжала сюда с экскурсиями, и это не изменилось теперь.
Что она такое, Москва? Она была Ренате непонятна и в непонятности своей казалась суетливой, суетной, бестолковой. В ней не было стройности – ни в одной ее составляющей не было, и в образе московской жизни стройности не было так же, как в планировке улиц.
Здесь-то, на Северо-Западе, это не очень чувствовалось, потому что это был обычный спальный район, похожий на точно такие же спальные районы любого большого города. Но когда Рената оказывалась где-нибудь в арбатских переулках, или у Чистых Прудов, или в Замоскворечье, или, и особенно, на Тверской – одним словом, где-нибудь, где была, она это понимала, настоящая Москва, – ее сразу же охватывало уныние. Она не могла определить его причину, и от этого оно только возрастало.
– Тебе просто не хватает пространства, – сказал Винсент. – Пространства и воды. Тебе душно на улицах в Москве, и это тебя угнетает. Но она все-таки не виновата, – снова улыбнулся он. – Ты переменишься к ней. Когда мы с тобой поживем здесь вместе, ты ее тоже полюбишь.