— Ежедневно.
— Он одобрял вашу работу, Джен? Я знаю, вы делали все безукоризненно, ведь вы же умница.
— Да, он ее одобрял.
— И он, конечно, обнаружил в вас много достоинств, о которых не подозревал? У вас незаурядные способности.
— На этот счет ничего вам не могу сказать.
— Вы говорите, что жили в маленьком коттедже близ школы. Навещал он вас когда-нибудь?
— Иногда.
— По вечерам?
— Раз или два.
Наступила пауза.
— А сколько времени вы прожили с ним и с его сестрами, после того как было установлено ваше родство?
— Пять месяцев.
— Много ли Риверс проводил времени в вашем обществе?
— Много. Маленькая гостиная служила ему и нам рабочей комнатой; он сидел у окна, а мы за столом.
— И подолгу он занимался?
— Да, подолгу.
— Чем?
— Языком индустани.
— А что вы делали в это время?
— Сперва я изучала немецкий.
— Это он с вами занимался?
— Он не знает немецкого.
— А он ничем с вами не занимался?
— Немного языком индустани.
— Риверс занимался с вами индустани?
— Да, сэр.
— И со своими сестрами тоже?
— Нет.
— Значит, ему хотелось учить вас?
— Да.
Снова пауза.
— А с чего он это выдумал? На что вам мог понадобиться индустани?
— Он хотел, чтобы я поехала с ним в Индию.
— Ага! Вот я и докопался до сути дела. Он хотел на вас жениться?
— Он просил моей руки.
— Это ложь, бесстыдная выдумка, мне назло!
— Прошу прощения, но это чистая правда; он просил меня об этом не раз, и притом с настойчивостью, которая могла бы поспорить с вашей.
— Мисс Эйр, повторяю, вы можете уйти. Сколько раз я должен это повторять? Отчего вы упорно продолжаете сидеть у меня на коленях, когда я попросил вас удалиться?
— Мне и здесь хорошо.
— Нет, Джен, вам не может быть здесь хорошо, ваше сердце далеко — оно с вашим кузеном, с этим Сент-Джоном. А я-то считал, что моя маленькая Джен целиком принадлежит мне! Я верил, что она меня любит, даже когда она меня покинула; это была капля меду в океане горечи. Хотя мы и были разлучены, хотя я и оплакивал горючими слезами нашу разлуку, — я все же не мог допустить, чтобы та, о ком я так тоскую, полюбила другого. Но бесполезно горевать. Оставьте меня, Джен, уезжайте и выходите замуж за Риверса.
— Ну, так столкните меня, сэр, прогоните меня, — добровольно я вас не покину.
— Джен, мне так дорог звук вашего голоса, он вновь воскрешает во мне надежду, он такой правдивый. Он напоминает мне то, что было год назад. Я забываю, что вы связаны иными узами. Но я не такой безумец… Идите…
— Куда же мне идти, сэр?
— Своей дорогой — с мужем, которого вы себе избрали.
— Кто же это?
— Вы знаете — это Сент-Джон Риверс.
— Он мне не муж и никогда им не будет. Сент-Джон меня не любит, и я его не люблю. Он любил (по-своему, не так, как вы умеете любить) красивую молодую девушку по имени Розамунда и хотел на мне жениться только потому, что видел во мне подходящую подругу для миссионера, к чему та совершенно не подходит. Он человек возвышенной души, но он суров, а со мной холоден, как айсберг. Он не похож на вас, сэр; я не чувствую себя счастливой в его присутствии. У него нет ко мне снисходительности, нет и нежности. Его не привлекает даже моя молодость, он ценит во мне лишь мои полезные моральные качества. И я должна вас покинуть, сэр, и отправиться к нему?