— Примерно, — согласился я.
— Но подумай, Боренька, если не ты их пришил (я так понял, ты в тот момент занимался куда более полезным делом), и не я (я вообще уже неделю из этой комнаты не выходил: могу поклясться здоровьем своей матушки, земля ей пухом), то значит, в игре участвует кто-то третий. Какой-то мерзавец стоит в сторонке и мешает нам честно, по-дружески скоротать денек за шахматной доской.
— Тогда четвертый.
— Что ты говоришь? Я не понял…
— Четвертый. Третьего представляли следопыты.
— А-а, понимаю. Ты, кстати, Боря, не попросил у них паспорт показать, вежливенько так, а?
— Делать мне было больше нечего, — солгал я.
— Зря-зря, такие вещи проверять надо. Вдруг они сотрудники компетентных органов. Возьмут тебя через час по обвинению в убийстве, как доигрывать будем?
— На Колыме доиграем, — буркнул я.
— Меня это не устраивает, Боренька. Я лояльный, законопослушный гражданин Российской Федерации. Судимостей не имел. И налоги плачу исправно. А ты сразу: «Колыма»… Вот и Леночка твоя говорит, что мне на Колыму нельзя. Верно, Леночка?
Не знаю, специально ли он таким вот образом сумел изменить направление беседы, но если специально, то проделал он это очень ловко. Меня опять затрясло, мысли перепутались, и стало уже вовсе не таким важным, кто убрал комитетчиков: он или некая третья-четвертая сила, о существовании которой, впрочем, успел сказать мне бородатый: «Герострат — ноль… другие…». Все отдалилось, я почувствовал, как снова превращаюсь в тупую торпеду, которая движется прямо и целеустремленно, только вперед, по уже кем-то намеченной, просчитанной согласно законам баллистики, траектории.
— Твой ход, — выдавил я, испытывая отвращение к самому себе.
— Ах да, я и забыл. Все ты меня, Борька-хитрец, отвлекаешь. Научили, небось, гроссмейстеры всякие, что шахматы — не только борьба высоких интеллектов, но и умелое использование слабостей противника. Как там было у классиков в «Двенадцати стульях», а? «Где моя ладья»? «Контора пишет»?
Как же, подумал я с ожесточением. Главный гроссмейстер в подобных трюках у нас ты.
— Ну ладно, — сказал Герострат, — потрепаться с тобой мне, конечно, всегда приятно, но нужно и честь знать. Мой ход такой: король Е8-F8.
— Ферзь Н3-Е6, — объявил я и замер, затаил дыхание, ожидая, как он ответит, потому что зависел от этого исход партии, результативность всей моей сложной комбинации: с минимумом жертв к победе. И хотя видел я уже, что Герострат не особый умелец играть в шахматы, но все-таки сомневался, а не раскусит ли он меня в самый последний момент, не уйдет ли в глухую оборону, заставив тем меня жертвовать десятком фигур, чтобы ее прорвать.