За эти годы Рафферти неоднократно бывал в доме, поэтому расположение ее комнаты не было для него тайной. Он внес девушку в комнату, положил на кровать и лег на нее сверху, вжимая в матрас своим телом. Мишель была готова кричать от сумасшедшего удовольствия, от ощущения тяжести, полноты, которое дарило его тело. Джон включил ночник и при его свете любовался Мишель. В его темных глазах плескалось мужское удовлетворение от созерцания страсти в ее глазах, дрожи ее нежных, распухших от его поцелуев губ. Не торопясь, он коленом развел ее ноги и устроился между ними. Мишель, почувствовав его твердость даже через слои одежды, учащенно задышала. Их глаза встретились, и Мишель поняла: еще сегодня днем Джон знал, как закончится для них этот день. Рафферти устал от ожидания и собирался получить ее. Джон был терпелив весь день, был джентльменом, позволяя ей привыкнуть к его присутствию, но теперь его терпение было на исходе, и он знал, что она не будет сопротивляться. Мишель тоже хотела этого.
- Ты моя, - властно сказал Джон, и его голос прозвучал грубо и низко. Он приподнялся на одном локте, а другой рукой расстегнул эти две кнопки на ее талии, распахивая платье так, как некоторые раскрывают вожделенный подарок. Шелк пристал к бедрам, прижатый его собственным весом. Джон отодвинулся, распахнул края платья, обнажая ее ноги, чтобы ничего больше не отделяло его от нее. Он смотрел на Мишель, понимая, что вот-вот взорвется. Она никогда не носила ни лифчиков, ни комбинаций, шелковое платье на подкладке весь день успешно скрывало от него тот простой факт, что под этой легкой тканью не было ничего, кроме колготок и обрывка кружев, притворяющегося трусиками. Если бы Рафферти знал, что ее грудь ничего не прикрывает, кроме платья, он бы ни за что не удержался от того, чтобы не развести в стороны отвороты воротника и дотронуться до шелковистой кожи - и сейчас он уж точно не мог себя остановить. Грудь Мишель была высокой, с атласной кожей и маленькими сосками цвета коралла, сейчас она была покрыта бисеринками пота. С грубым рычанием Джон наклонил голову и втянул сосок в рот, лаская губами сливочную, атласную плоть. Другой рукой он мягко ласкал вторую грудь, большим пальцем потирая сосок. Высокий, задыхающийся крик вырвался из горла Мишель, она выгибалась под его губами, руками, зарываясь в его темные волосы, прижимая его голову к себе. Ее груди были такими упругими, что казались почти твердыми, и это возбудило его еще больше. Он должен был попробовать все, погрузиться в сладкий горячий аромат ее плоти. Мишель выгнулась под ним, вытягивая рубашку из его брюк, чтобы избавиться от преграды между ними. Она должна была чувствовать жар его обнаженной кожи под своими руками, на своем теле. Его губы мучили ее грудь, сводя с ума от удовольствия, и Мишель уже не могла управлять собой настолько, даже чтобы снять рубашку. Каждое прикосновение его языка заставляли огненные ручейки лавы бежать по нервным окончаниям, от сосков к пояснице, и Мишель была бессильна против этого блаженства. Джон на мгновение оставил ее, поднимаясь на колени, чтобы сорвать рубашку и сбросить ее. Ботинки, носки, штаны и нижнее белье последовали за рубашкой, отброшенные не глядя, далеко от кровати. Обнаженный, он встал на колени между ее распростертыми бедрами и начал снимать колготки и трусики, оставляя Мишель открытой для его проникновения.