Однажды он надолго ушёл с собакой, а я начала преображать жильё. Решила выстирать постельное бельё, под Шопена, изображая крутую хозяйку, не чуждую культурных ценностей. Но навыки были нулевые: дома бельё сдавалось в прачечную или кидалось в стиральную машину. Короче, что-то я с ним делала, оставив на финише открытый кран при закрытом стоке. Что-то я сделала и с дорогим проигрывателем. К возвращению Валентинова вода протекла на нижний этаж, а иголка проигрывателя накрылась медным тазом. К чести возлюбленного, он оказался не мелочным и не занудой, тем более, что жил на чувство вины бывшей жены, материализованное в американские посылки. Он как-то утешил нижних соседей, захлопнул недействующий проигрыватель, налил водки в пивную кружку и задумчиво сказал:
— Не думал, что ты окажешься такой дорогой любовницей.
Он умел это сказать так, чтобы напряжение исчезло, а не усилилось. За что ему «спасибо», и ещё «спасибо» за то, что больше ни с одним мужчиной я не пыталась утверждаться в посудохозяйственных формах, понимая, что это может оказаться слишком дорогостоящим.
Что до «любовной дороговизны», то второй раз услышала этот диагноз лет через десять, когда, прощаясь у моего дома, другой любимый мужчина сказал: «Как тебя угораздило поселиться в Ясенево? Это ж целый бак бензина!» Он был одним из самых хорошо оплачиваемых работников пера, и заявление это придавило хрупкую конструкцию наших отношений. А Валентинов умел сказать, умел рассмеяться, умел взять паузу и напихать в неё всякого такого… Он только не умел перевести всё это в жанр заказного сценария.
Однажды вечером, придя, как уговорились, я обнаружила запертую дверь. Удивлённая, отдежурила у подъезда часа два. У меня не было никакого алгоритма поведения в такой ситуации, а жил он в далёком новом районе. Темнело. Идти к автобусу уже было страшно. До дома на такси десятка, а в кармане пять рублей. Ничего, выпрошу остальное у матери. Я села в такси. Дорога по пустому шоссе не сулила ничего хорошего, но выбора не было. Молчаливый таксист свернул в лес и без прелюдий, как глухонемой, начал стаскивать с меня кофту. Я уже не растерялась, и мои длинные когти разметили его щёки, как наскальная живопись. Удивлённый сопротивлением, он отступил.
— Вот паспорт. Мне нет восемнадцати. Вот экзаменационный лист. Я провалилась в университет, — вытряхнула я содержимое сумки. — Мой родственник работает в прокуратуре. Пятнадцать лет за изнасилование несовершеннолетней. Выйдете из тюрьмы седым.
— Я в такси работаю, дура, — хрипло сказал он после паузы. — Я вас всяких видел. И несовершеннолетних, и пенсионерок, и с университетами, и с партбилетами. У всех эта штука одинаковая. Или давай, или вали пешком!