Вообще же в этот свой приезд к родным пенатам Александр Иванович был доволен: температура в общественной жизни второй столицы значительно накалилась, консервативная Москва заметно полевела, от былого монархического настроения не осталось и следа. Ему казалось, что накал был даже выше, чем в 1905 году. Не исключено, что на ближайших выборах в городскую думу даже кадеты могут оказаться для Москвы слишком правыми.
Об этом же шла речь и в кружке Вакулы.
— Я бы никогда не подумал, если бы не слышал собственными ушами, — с надрывом и злобой говорил Морозов, — что самые темные круги заговорили языком непримиримых революционеров! До таких решительных выводов, до каких доходят у нас в первопрестольной, не доходят пока ни в Петрограде, ни в провинции…
Вакула подергивал себя за бороду и говорил не переставая:
— От правительства не ждут уже ничего хорошего. О народных низах и говорить нечего — это сплошная воспаленная рана. Страшно становится за завтрашний день. Прав Александр Иванович, сказав, что нам нужно уметь управлять ими. Мы хорошо помним девятьсот пятый год, помним, на что способны московские низы, доведенные до отчаяния и ярости…
— Москва не может и не хочет молчать! — вступил в беседу ректор университета Мануйлов. — Весьма показательно, что до сих пор шансы социал-демократов в Москве стояли очень низко, кроме узкорабочих кругов и незначительной кучки интеллигенции. Партии ЭСДЭ для Москвы не существовало. Но вот новейший факт, — Мануйлов поднял назидательно палец, — об эсдеках заговорили положительно в патриархальных москворецких кругах — у Рогожской и Преображенской застав. А ведь Рогожская — это старообрядцы! Звучит как шутка, но смысл этой шутки слишком опасен для правительства. Ясное дело, все эти круги с социал-демократами не имеют ровно ничего общего. В отношении социальной программы эсдеков они, конечно, более чем непримиримы. Но в политической программе социал-демократов есть один пункт, который они считают необходимым напомнить правительству. Этот пункт — свержение самодержавия и установление свободы вероисповедания. Как будто кто-то на старообрядцев теперь ведет гонения!..
Александр Иванович внимательно слушал сентенции Мануйлова и старался их запомнить, чтобы рассказать в Петрограде среди своих единомышленников о нетерпении Москвы.
Вместе с тем мысли Александра Ивановича текли своим путем. Недавно во французском посольстве он столкнулся с великим князем Михаилом Александровичем на закрытом просмотре одной легкомысленной фильмы. Одетый в казачью форму, Михаил произвел на присутствующих очень приятное впечатление. Высокого роста, с красивым, хотя и несколько продолговатым лицом, наделенный воспитанием обаятельными манерами, а от природы — хорошим характером, великий князь вполне мог быть прекрасным конституционным монархом. Он говорил тогда совершенно откровенно о недостатке снарядов, о необходимости улучшить транспорт и продовольственное дело, а о своем недавнем пребывании на фронте сделал только одно замечание: "Слава богу, атмосфера там лучше, чем в Петербурге!" Коновалов и его единомышленники давно пришли к выводу, что Михаил Александрович — самый спокойный и наименее самонадеянный из всех великих князей. Уж он-то, будучи конституционным монархом, никогда не стал бы влезать в дела министерств.