Наши домашние дела (Порецкий) - страница 8
Казалось бы, что такъ тому дѣлу должно и кончиться. Но нѣтъ! Вотъ проходятъ годы; туманъ забвенiя застилаетъ слѣды удалившагося артиста; мѣсто, гдѣ стоялъ его пьедестальчикъ, уже заросло травой и былiемъ; по немъ гуляютъ другiе господа, совсѣмъ въ иныхъ костюмахъ, съ иными физiономiями и прiемами… Вдругъ — въ сторонѣ выдвигается изъ-подъ земли угломъ незвѣстный предметъ. Тотчасъ находится господинъ съ призванiемъ антикварiя, припадаетъ, собственноручно откапываетъ и извлекаетъ… пьедестальчикъ! Смотрите, дорогая находка уже у него на плечѣ; онъ бѣжитъ за нею, третъ ее, чиститъ, кроетъ свѣжимъ лакомъ и — онъ уже на пьедестальчикѣ, въ костюмѣ артиста, въ грацiозной позѣ. Публика, начавшая было забывать артиста, успѣвшая поддаться другимъ впечатлѣнiямъувлечься другими интересами, видитъ что-то блестящее, не узнаетъ знакомаго пьедестальчика, идетъ, любопытствуетъ и любуется, какъ чѣмъ-то новымъ. Конечно ей немного нужно времени на то, чтобы всмотрѣться и разпознать, что это новое — только подновленное и подкрашенное старье; но — вѣдь это пожалуй можетъ повториться и не разъ. Вотъ почему подобнымъ вещамъ слѣдуетъ приписать свойство живучести!
Недалѣе какъ въ прошедшемъ номерѣ нашего журнала одна статья указала мѣсто, гдѣ найденъ и открытъ пьедестальчикъ однаго изъ нашихъ бывшихъ наиболѣе искуссныхъ и наиболѣе смѣлыхъ артистовъ — Ѳаддея Венедиктовича. Но вѣдь это не единственный примѣръ…
Благосклонный читатель, скажите, были ли вы такимъ же какъ теперь благосклоннымъ читателемъ въ тридцатыхъ годахъ нашего вѣка? Мы тогда состояли таковыми; если и вы тоже, то конечнопомните, чѣмъ для насъ былъ тогда таинственный, красовавшiйся нѣкоторое время своей таинственностью баронъ Брамбеусъ, и какимъ подножiемъ служила ему тогда "Библiотека для чтенiя". Если вы молоды такъ, что не помните тогдашней "Библiотеки для чтенiя", то не судите по нынѣшней: теперь она уже въ третьихъ или четвертыхъ рукахъ; въ ней съ той поры произведено столько капитальныхъ исправленiй и передѣлокъ, что первоначальной постройки и узнать невозможно. Если же вы помните первоначальную "Библiотеку для чтенiя", то знаете, что въ ней больше всего и прежде всего читались: такъ называемая Литературная лѣтопись и статьи, подписанныя барономъ Брамбеусомъ; вы знаете, какъ мы носились съ этимъ идольчикомъ, какъ мы хохотали и радовались тому, чтó онъ для насъ выдѣлываетъ, съ какимъ наслажденiемъ читали мы его… А скажите, много ли вы вынесли и внесли въ вашу жизнь изъ того, что прочли въ Литературной лѣтописи и въ статьяхъ барона Брамбеуса?..Но можетъ быть вы съ той только поры и именно по милости баронв Брамбеуса и вступили въ званiе благосклоннаго читателя? — И этого уже довольно, хотите вы сказать. Совершенно справедливо! Помянемте-же собственно за это добрымъ словомъ барона Брамбеуса и его литературную лѣтопись… Ну, а если бы теперь, когда вы давно уже привыкли быть читателемъ, вдругъ явились къ вамъ вновь и въ видѣ новостей та же или подобная литературная лѣтопись и такiя же или подобныя статьи, какiя были подписаны барономъ Брамбеусомъ, — какъ бы вы встрѣтили ихъ? Вы скажете, что этого быть не можетъ, что конекъ, на которомъ ѣздилъ баронъ Брамбеусъ, давно обезножилъ и едва ли обрѣтается въ числѣ живыхъ тварей. Напрасно вы такъ думаете: конька или его остовъ могутъ отрыть усердные антикварiи, и та же пѣсня… Да позвольте: уже не раздается ли она и теперь иногда вокругъ васъ, только раздается ъ подновленнаго и подкрашеннаго пьедестальчика. Увы! кажется антикварiи упускаютъ изъ вида, что пьедестальчикъ барона былъ такого устройства, что не всякому удобно держаться на немъ. Барону легко было дѣйствовать, потомучто онъ взбирался на него во всеоружiи: у него бывали биткомъ набиты всѣ карманы разноцвѣтными камешками его остроумiя, и онъ бросалъ ихъ въ публику полными горстями, чтó дѣйствительно произодло отличный минутный эффектъ, и публика рукоплескала, заливаясь веселымъ смѣхомъ. Но если бы не достало матерiала? Если бы у взобравшагося на пьедестальчикъ антикварiя оказался этотъ матерiалъ въ маломъ количествѣ и слабаго достоинства, — вѣдь эффекта не было бы и — паденiе, рѣшительное паденiе! Ни что не можетъ быть печальнѣе того позорища, когда кто въ кругу умныхъ людей обнаружитъ претензiю на остроумiе и наличнаго остромiя не предъявитъ. Произноситъ человѣкъ фразу, разчитывая на блестящiй эффектъ; онъ кончилъ и самъ уже посмѣялся, а собеседники сидятъ молча, безъ улыбки и смотрятъ вопросительно, какъ бы ожидая еще чего-нибудь. А ждать-то ужь нечего — все! Боже мой! какое тяжолое чувство производитъ всегда въ нас подобное положенiе! Впрочемъ можетъ быть это наша личная особенность, — мы никому ея не навязываемъ; можетъ быть вы въ такихъ случаяхъ съ улыбкой и съ удовольствiемъ думаете: по дѣломъ! пусть будет стыдно господину, — впередъ наука!.. Ну, а если темою для упражненiя своего бѣднаго остроумiя господинъ изберетъ такой предметъ, на который большая часть собесѣдниковъ смотритъ очень серьезно, съ теплымъ участiемъ слѣдитъ за его разработкой, и лучшую, истинную его сторону считаютъ свято-неприкосновенною; и если господинъ примется мазать по всѣмъ сторонамъ этого предмета своимъ остроумiемъ, какъ грязью, подъ которою предметъ тускнѣетъ и опошливается, — это уже не можетъ не покоробить васъ. — Все такъ, скажете вы; но къ чему же идетъ рѣчь? гдѣ же видно теперь появленiе изъѣздившагося баронова конька? — Извольте, можно сдѣлать и это указанiе, хотя мы увѣрены, что вы не замѣтили сами вновь появляющагося мѣстами конька потому только, что проходите мимо его безъ всякаго вниманiя.