Хасидские предания (Бубер) - страница 26

В одной истории равви Ицхак из Дрогобыча, один из хасидов–аскетов, первым выступивший против Баал Шема, разозлился на него, потому что услышал, что Баал Шем раздает людям амулеты с клочками бумаги, на которых написаны тайные имена Бога. При встрече он спросил об этом Баал Шема. И тогда тот открыл один из амулетов и показал равви Ицхаку, что на клочках бумаги значатся только имена самого Баал Шема и его матери: «Израэль бен–Сара». Так в руках Баал Шема амулет полностью утратил свои магические атрибуты. Он стал не более чем знаком и залогом отношений между тем, кто оказывает помощь, и тем, кто ее принимает, отношений, основанных на доверии. Баал Шем Тов помогает тем, кто в него верит. Он обладает способностью помогать людям именно потому, что в него верят. Амулет же – символ того, что в какой–то момент он оказал носящему его человеку помощь. На амулете есть его имя, и это имя свидетельствует о совершенном. Однако посредством такого залога личных отношений душа принявшего помощь «возвышается». Сила воздействия основана здесь на единстве телесного и духовного в самом Баал Шеме и, как следствие такого единства, на отношениях между ним и его хасидим, обнимающих обе сферы – сферу земного и сферу небесного.

Это проливает свет на отношения Баал Шема с «людьми духа», которых он стремится вовлечь в хасидское движение, и на тот факт, что большинство этих людей и сами желают предоставить себя в распоряжение Баал Шема. Например, согласно одной из версий известной легенды, величайший из учеников Баал Шема, подлинный основатель хасидской школы, равви Дов Баэр, Маггид (странствующий проповедник) из Межрича (Меджирече), пришел к нему, чтобы излечиться от болезни. Баал Шем облегчил Маггиду физические страдания, исцелив при этом от главного недуга – от того, что тот учил, «не вкладывая в поучения свою душу». Этот пример ясно показывает, что природа, под воздействием личности человека, который оказывает помощь, направляет дух, удалившийся от нее, обратно в свои владения, единственную сферу, в которой душа может расцветать, не чувствуя ущерба от контактов с материальным миром. И Великий Маггид, который как мыслитель намного превосходил Баал Шема, преклонился перед бесконечно редким и ценным явлением: единством огня и света в одном человеке.

Нечто похожее прослеживается и на примере другого выдающегося представителя хасидизма второго поколения, равви Иакова Иосифа из Польного (Попонного). Он не был самостоятельным мыслителем, таким, как Маггид, но умел хорошо толковать; он смог понятно изложить учение Баал Шема, «вытащившего» его из аскетического уединения и обратившего к простой жизни со своими последователями. Существует множество версий истории о том, как Баал Шем сумел одержать над ним верх, но всем им присущи две общие черты: Баал Шем не открылся ему сразу, он долго утаивал, кто он есть на самом деле (это был обычный метод Баал Шема), он рассказывал равви Иакову Иосифу истории (что он всегда любил делать), сначала рассердившие слушателя своей примитивностью и кажущимся отсутствием в них разумности, но затем заставившие его увидеть и понять, что в этих историях говорится о его собственных тайных стремлениях. И здесь, в рассказывании простых историй и притч, которые, однако, оказывают сильное личное воздействие, вновь проявляется союз между духом и природой, союз, который дает возможность образам стать символами, как это делает сам дух, обретающий в природе свою форму. То, что оба эти ученика еще могли бы сказать об учении Баал Шема и о своих отношениях с учителем, характеризуют следующие факты: Баал Шем, среди прочего, научил Маггида понимать язык птиц и деревьев, и – как рассказывал равви из Польного своему зятю – у Баал Шема была «священная привычка» разговаривать с животными. Гаон из Вильны, крупный противник хасидизма, ответственный за его запрет, человек, стремившийся бороться с хасидизмом, как «пророк Илия боролся с пророками Ваала», обвинял Баал Шема в том, что тот «совратил» Маггида из Межрича «своим магическим искусством». Но то, что казалось ему магией, на самом деле было единством небесного света и земного огня, духа и природы, единством, осуществленным в границах одной личности. Когда подобное единство воплощается в одном человеке, то такая личность становится свидетелем, подтверждающим всей своей жизнью реальность божественного союза духа и природы, обновляет с помощью этого союза мир людей, все более и более удаляющийся от единства духа и природы, и наполняет его восторженной радостью. Ибо подлинная радость происходит не от духа и не от природы, но от единства этих двух начал.