«Похороны, – подумал я. – Джо с этим справится».
Я стоял возле кровати моей матери пять долгих минут с открытыми сухими глазами. Потом повернулся и вышел в гостиную. В ней вновь собралось много народу. Вернулись служащие морга. Рядом с Джо на диване в напряженной позе сидел старик. Возле него стояли две трости. У него были редкие седые волосы и строгий черный костюм с маленькой ленточкой в петлице. Красное, белое и синее, может быть, Croix de guerre[31] или Médaille de la Résistance.[32] Он держал на костлявых коленях картонную коробку, перевязанную потускневшим красным шпагатом.
– Это месье Ламонье, – сказал Джо. – Друг семьи.
Старик схватил свои трости и попытался встать, чтобы пожать мне руку, но я сам подошел к нему. Ему было лет семьдесят пять или даже восемьдесят. Он был стройным, высохшим и довольно высоким для француза.
– Вы тот, кого она называла Ричером, – сказал он.
Я кивнул.
– Да, это я. Но я вас не помню.
– Мы не встречались. Однако я знал вашу мать много лет.
– Спасибо, что зашли.
– И вам тоже, – ответил он.
«Туше», – подумал я и спросил:
– А что в коробке?
– Вещи, которые она отказывалась хранить здесь, – ответил старик. – Но ее сыновья должны увидеть их в такой момент.
Он протянул мне коробку, словно это было нечто драгоценное. Я взял ее – она оказалась достаточно тяжелой. Наверное, там лежит книга, решил я. Может быть, старый, переплетенный в кожу дневник. И еще какие-то вещи.
– Джо, – сказал я, – пойдем позавтракаем.
Мы шагали быстро и без всякой цели. Свернули на улицу Сен-Доминик и, не останавливаясь, прошли мимо двух кафе в начале улицы Экспозисьон, пересекли авеню Боске, а потом как-то случайно повернули налево на улицу Жана Нико. Джо остановился у табачной лавки и купил сигареты. Если бы я мог, то улыбнулся бы. Улицу назвали в честь человека, открывшего никотин.
Мы закурили, а потом зашли в первое попавшееся кафе. Нам надоело ходить. Теперь мы могли поговорить.
– Тебе не следовало меня ждать, – сказал Джо. – Ты мог бы повидать ее в последний раз.
– Я почувствовал, когда это произошло, – сказал я. – В полночь, прошлой ночью. Я ощутил удар.
– Ты мог бы находиться рядом с ней.
– Теперь уже слишком поздно.
– Я бы посчитал это правильным.
– Но она бы так не посчитала, – возразил я.
– Нам следовало остаться здесь неделю назад.
– Она не хотела, чтобы мы остались, Джо. Это не входило в ее планы. Она предпочла быть одна. Да, она была нашей матерью. Но этим ее жизнь не ограничивалась.
Он ничего не возразил. Официант принес кофе и маленькую соломенную корзину с круассанами. Казалось, он уловил наше настроение. Поставив ее на стол, он тихо отошел.