Мне было ясно, что он непрочь отложить наше возвращение домой, да я и сама могла думать только о его прикосновениях – от платья-то остались одни лоскутки. Но мои воспоминания о Ренесми – до и после ее рождения – становились все более призрачными. Ненастоящими. Они были человеческие, а стало быть, их окружала аура искусственности. То, что я еще не успела потрогать новыми руками, увидеть новыми глазами, казалось мне нереальным.
С каждой минутой маленькая незнакомка ускользала от меня все дальше.
– Ренесми… – печально выдохнула я и встала на ноги, поднимая за собой Эдварда.
Мысль о дочери заняла центральное место в моем странном, вместительном, но удивительно несобранном разуме. Столько вопросов…
– Расскажи о ней, – попросила я, беря Эдварда за руку. Это нас практически не замедлило.
– На свете нет никого прекраснее, чем Ренесми, – ответил Эдвард, и вновь в его голосе послышалось набожное благоговение.
Меня кольнула ревность. Он ее знает, а я нет!
– Она похожа на тебя? Ана меня? Вернее, на прежнюю меня…
– Я бы сказал поровну.
– Ну да, у нее же теплая кровь… – вспомнила я.
– Да, и сердце бьется, хотя и быстрее, чем человеческое. Температура у нее повышенная. И она спит.
– В самом деле?
– Довольно крепко для новорожденной. Мы единственные родители на свете, которым не нужен сон, а наш ребенок дрыхнет всю ночь! – Эдвард хихикнул.
Мне понравилось, как он сказал «наш ребенок». Эти слова сделали Ренесми чуть более настоящей.
– Глаза у нее точь-в-точь как у тебя. Ладно хоть это не потерялось. – Эдвард улыбнулся. – Очень красивые.
– А что от вампира? – спросила я.
– Вроде бы кожа такая же прочная, как наша. Хотя никому бы и в голову не пришло проверять.
Я изумленно заморгала.
– Да не бойся, никто проверять не будет! – успокоил меня Эдвард. – Питание… ну, предпочитает кровь. Карлайл пытается уговорить ее пить детскую смесь, но она капризничает. Еще бы! Пахнет эта штука мерзко, даже для человеческой пищи.
От удивления я разинула рот. Они что, с ней беседуют?!
– Пытается уговорить'?
– Ренесми потрясающе сообразительна и умнеет с каждой минутой. Она не говорит – пока, – но изъясняется вполне доходчиво.
– Не говорит. Пока.
Эдвард сбавил шаг, давая мне время переварить услышанное.
– Что значит «доходчиво изъясняется»?!
– Лучше ты… сама посмотришь. Объяснить нелегко.
Я задумалась. Конечно, мне многое надо увидеть своими глазами, иначе все так и будет казаться ненастоящим. Вот только не знаю, к чему я готова. Лучше пока сменить тему.
– Почему Джейкоб еще здесь? Как он это терпит? И зачем? – Мой певучий голос слегка задрожал. – Зачем он должен страдать?