— Это год, два, три интересно, — рассудительно заметила Ирка. Ей было девятнадцать, она много повидала и считала себя взрослым, опытным человеком. — А потом осточертеет. И платят там негусто.
— В принципе, да, — согласился Иван. — На ларьках другие пашут, а хозяин только бабки скирдует…
Ирка чмокнула его в щеку:
— И ты еще думаешь?! Дурачок ты мой! Решайся, будем вместе бизнес делать…
От таких слов Иван растаял. Она подвинулась вплотную, положила руку на ширинку, нащупала «молнию».
— Ты что делаешь… На улице? — Он попытался отстраниться, но не очень решительно.
— Тут никого нет, и стекла темные…
Она говорила томным, тягучим голосом, в карих глазах светились желание и будоражащая кровь покорность. Иван нажал рычаг и вместе со спинкой сиденья откинулся назад. С тихим шелестом разошлась «молния», узкая прохладная ладошка нетерпеливо скользнула в образовавшуюся щель, быстро нашла то, что искала, и сноровисто вытащила наружу. Жаркие губы сомкнулись вокруг самой чувствительной части его тела… Она умело и с азартом принялась исполнять то, что делала в воздухе пару часов назад. Иван растворился в облаке сладкого дурмана, его пальцы гладили хрупкие плечи, пробежали по узкой спине, задрали короткую юбку, впились в мягкие загорелые ягодицы…
Потом он еще несколько минут лежал в блаженной неге, сквозь прищуренные веки рассматривал тонкий Иркин профиль и ее задранные на панель голые ноги. С блестящей панели подмигивали сложные, разноцветные циферблаты. Ирка включила музыку и дергалась в такт рваному ритму: «Ориентация — Север, я хочу, чтоб ты верил, я хочу, чтоб ты плакал…»
Ему было очень хорошо, а в мозгу нелепой альтернативой всплывали ободранные коридоры училища, ржавые борта и воняющие нефтью трюмы танкеров и сухогрузов… Иван открыт глаза.
— Раньше ты такого не делала… Ирка рассмеялась.
— Значит, не заслуживал!
«И не надо бояться, что нам нужно расстаться…»
— А теперь заслужил?
— Конечно!
— Чем же?
Иван ничего не понимал. Ирка смотрела на сына преступного авторитета совсем не так, как на правильного студента-отличника. Она была восхищена, причем совершенно искренне! Тогда действительно, зачем ему эта «речуга»? И стоит ли его нынешняя жизнь жертв, если главное, ради чего он жертвует, уже лежит рядом?
* * *
Никто не хочет умирать. Даже бомж с разрушенной суррогатами печенью не спешит совать в петлю завшивленную голову. Он тоже любит жизнь. Ему хочется свежей порции отбросов на родной помойке, глотка стеклоочистителя, затяжки почти целого окурка, ласкового внимания Любки Щеки, которая, как известно, никому не отказывает.