Все новые выстрелы по звучанию напоминали громкое пуканье, рикошетящие пули яростно взвизгивали и клацали, короткие вспышки оранжево озаряли помещение. Элька пританцовывала у дальней стены, повинуясь навязанному ей ритму с живостью, недоступной ни одной танцовщице из дискотеки.
Это длилось невыносимо долго: что-то около десяти секунд. Потом, когда выстрелы прекратились, Элька по инерции сделала еще несколько скачков, изгибая корпус самым невероятным образом, и вдруг поняла: все, баста, никаких новых па от нее больше не требуется.
Корявый израсходовал все свои пули. Засевшие между ног вилы – от них Корявый не мог избавиться. Он даже плакал, настолько остро воспринимал несправедливость, приключившуюся с ним. Все начиналось так хорошо: смазливая шлюшка, которую Стингер позволил трахнуть между делом, приятное времяпровождение в ожидании миллионов. Теперь не только эти светлые мечты были разбиты, но и сама жизнь оказалась под большущим вопросом.
– С-сука! – ныл Корявый обиженно. – Ну, ты и сука же!
– Отдыхай, кобелек! – Неспешно приближаясь к своей жертве, Элька улыбнулась.
– С-сука-ааа!!! – Корявый все дергал и дергал вилы, но вытащить их никак не удавалось, потому что он невыносимо боялся причинить себе боль несравненно большую, чем та, которую он испытывал.
– Подожми хвост, кобелек! – порекомендовала Элька, наступив подошвой на дергающееся древко.
Последний нажим подошвы не вызвал даже стона. Некому стало стонать. Ничего не осталось от Корявого, кроме его никому не нужных мосластых останков.
Взбираться по лесенке оказалось трудно и очень страшно. Эльке все время чудилось, что с ней тоже могут сыграть злую шутку, после которой не будет смешно никому, особенно ей самой. Перережут канат и бросят подыхать рядом с Корявым. Думать об этом было очень страшно, почти невыносимо. Тихонько подвывая, она торопилась наверх изо всех сил, но дощечки под ногами своенравно выкаблучивались, канат выламывался как мог, в общем, подъем занял гораздо больше времени, чем она того желала.
Первое, что сделала Элька, ступив на твердую землю, это отыскала штырь, на котором крепилась лесенка, и отправила ее обратно, туда, где уже некому было воспользоваться ее сомнительными перекладинами.
Ее поразило то, каким светлым и радостным может показаться обычный серенький осенний день после пребывания пусть даже в полутемнице. А свежего воздуха наверху оказалось так много, что Элькины легкие едва не разорвались, пытаясь поглотить его весь.
Она шла неизвестно куда на своих длинных подгибающихся ногах. По обе стороны тянулись приземистые постройки, напоминающие бомбоубежища, но Элька видела лишь мокрый, потрескавшийся асфальт, потому что именно он проплывал у нее под ногами, а оторвать взгляд от собственных ботинок почему-то никак не удавалось. Шаг левой, шаг правой – это стало самым главным делом ее жизни. Если бы Элька вдруг осмелилась оторвать взгляд от своих бойко переступающих ног, в ее глазах могло бы вдруг отразиться то, что она совершенно не желала ни видеть, ни помнить. Вилы, зубья которых вгрызлись в мужскую промежность. Кровь, почти черная в темноте, но все равно блестящая. Картофельные ростки, такие же мертвые, как тот, кто остался лежать поверх них.