– Я могу отказаться? – спросила она, дивясь собственной отваге, граничащей с безумием.
– Можешь, – кивнул Гванидзе. – Если хочешь.
Успевший нагреться скальпель коснулся волосяного покрова между ослабшими ногами Вероники. Ей вдруг припомнился хит давнишней ее соперницы Машки Распутиной, певшей о неком волнующем разрезе. Там шла речь якобы о юбке, но все прекрасно понимали, что имела в виду певица на самом деле. Вероника тоже понимала. Теперь гораздо отчетливее, чем тогда.
Подавляя нервный смешок, она протолкнула сквозь гортань новую порцию слюны и качнула головой:
– Не хочу.
– Я так и знал, что ты не упустишь такой возможности повеселиться, – насмешливо произнес Гванидзе. – Что ж, не самую плохую смерть ты себе выбрала. Может быть, мы тебя даже напоим, чтобы не печалилась. Но это потом, а сейчас… – Он нахмурился, посмотрел на предметы, рассыпавшиеся по проходу, и приказал: – Принеси-ка изоляцию.
– Где? – вытянула шею Вероника. – Не вижу.
– Не туда смотришь. – Гванидзе щелкнул ее по распухшему носу. – На полу гвозди рассыпаны, а рядом лежит синий моток. Тащи его сюда.
Хромая и морщась, Вероника выполнила требуемое. Слишком много испытаний выпало на ее долю, чтобы продолжать ужасаться происходящему с ней. Двигаясь, как сомнамбула, она покорно приблизилась к мучителю и протянула ему изоляцию.
– Сама ляжешь или тебя ударить? – спросил он.
– Сама, – ответила Вероника.
– Тогда ложись, – буднично предложил Гванидзе. – Свяжу тебя, чтобы не передумала.
Сопя и покряхтывая, он спеленал пленницу по рукам и ногам, полюбовался ею, лежащей на грязном полу, и, не говоря ни слова, направился к выходу. Было слышно, как лопаются и хрустят осколки стекла под его ногами, как шаркают его подошвы, как скрипят ступени – это происходило уже в темноте.
Потом хлопнула дверь, и стало почти тихо. Урчание двигателей казалось потусторонним и угрожающим. Словно Вероника находилась в логове огромного зверя, чутко дремлющего в ожидании того сладостного мига, когда голод заставит его очнуться и отправиться на поиски чего-нибудь съедобного.
Кого-нибудь съедобного.
Гул двигателей смолк. Стало тихо-тихо. И поскуливания несчастной Вероники делали эту тишину еще более всеобъемлющей, еще более пронзительной.
Особенности южного темперамента
42
Арно Саакян, известный в округе по прозвищу Ара, что по-армянски означало «друг», тихонько притворил за собой дверь спальни, оделся, стоя посреди гостиной, потом на цыпочках прошел в детскую, чтобы поцеловать забавные мордашки спящих внучек. Поправил на обеих одеяла, хотя в этом не было никакой нужды, улыбнулся им редкозубой улыбкой и вышел, упиваясь сознанием того, какой он любящий, какой добрый и заботливый дед. Причем совсем еще не старый в свои пятьдесят пять. Полный сил и желаний. Несмотря на то что силы зачастую приложить некуда, а желания так и остаются нереализованными.