Сделав шаг к двери спальни, Ара остановился, говоря себе: «Стой, куда ты? Не подкаблучник же ты, Арно Саакян! Будь, наконец, мужчиной: решил уходить – так уходи, и дело с концом. Ты не в Россию уезжаешь, не в Германию, не в Америку и, слава богу, не с азербайджанцами воевать едешь. Ты всего-навсего уходишь из дома. Временно. Оскорбленный в лучших чувствах».
Выйдя на крыльцо, Ара потянулся, подбоченился и принялся разминать поясницу, вращая тазом и поглядывая на подрумяненный зарей небосвод. Это что же, из-за ослиного упрямства некоторых женщин люди ходить насупленными должны? – размышлял он, улыбаясь. И без того все эти проклятые новые порядки нас так доконали, что утром «доброе утро» сказать забываем, вечером – «доброй ночи». Не бывать этому! Неприятности приходят и уходят, а жизнь продолжается.
Рассудив так, Ара принялся протирать окна своей ненаглядной «Волги». Кормилица ты моя, ласково думал он. Не беда, что у человека в карманах пусто, если у человека есть машина с заправленным бензобаком. Шины еще не поистерлись, масло в двигателе недавно заменено, значит, причин для беспокойства нет. Свою копейку Ара всегда заработает, и гаишники ему не страшны. Правила нарушать он не любит – не только дорожные, а и жизненные тоже. Садись за руль и кати куда глаза глядят.
Так Ара и поступил. Кремовая «Волга» мягко тронулась с места и поехала вперед. Если жена не спала и слышала шум мотора, то она ни за что не заподозрила бы, что муж то и дело озирается назад, надеясь увидеть ее в окне. Убедившись, что она не встала, он не сумел сдержать горестный вздох, от которого большому сердцу сделалось больно в слишком тесной и тщедушной для него груди.
Ах, женщина, женщина…
Обычно их размолвки ограничивались укоризненными взглядами либо молчаливыми, невысказанными упреками – тем все и кончалось. Но нынешней ночью в супружеских отношениях четы Саакян появилась уже не трещина, а настоящая пропасть. Ара битый час настаивал на своем, жена стойко держала оборону, приговаривая: «нет и нет!» Вот так среди ночи супруги всерьез рассорились, после чего каждый замкнулся в отчуждении, мысленно возводя горы обид друг на друга.
Ара был настроен не слишком воинственно и силком действовать не стал, а то наверняка добился бы своего, даже если бы и встал поутру с синяком под глазом. Тем не менее в нем заговорила гордость, уязвленное мужское самолюбие, и он решил про себя (а может, и вслух произнес): вот, значит, как? Ты, женщина, мать моих детей, законная жена, плоть от плоти моей, отталкиваешь меня, на все замки от меня запираешься? Ну так не обижайся, если на рассвете я отправлюсь куда глаза глядят. Поглядите на нее: мужу перечит, да еще и обиженную из себя строит! Как будто Ара виноват, что у него сокровенные мечты имеются! Ну так вот гляди теперь, целомудренная ты моя: передо мной лежит весь огромный, необъятный мир, мужчина я относительно молодой, относительно здоровый, как говорится, в полном расцвете сил. Опять же машина под рукой – езжай, куда душа пожелает! Хоть бы и на родину, где уже сто лет не был.