Не его вина, что нынче все измеряется в деньгах. Надпись «Продается» повсюду красуется, куда ни глянь: на машинах, на киосках, магазинах, домах. Родина тоже продается, это ясно любому, кто хоть раз видел заседание парламента по телевизору, где у депутатов в глазах всякие циферки высвечиваются вместо законотворческих идей. Бедная наша страна, бедные люди, подумал Ара. Никакому врагу не дано было завоевать нашу любовь, а доллар сумел, да как скоро! Впору каждому выходить на улицу с картонкой на груди: «Продается. Цена договорная».
Ладно, пусть будет договорная, заключил Ара, снимая «Волгу» с ручного тормоза. Это что значит? Это значит, он отправится отсюда прямиком к Гванидзе, они посидят, потолкуют, все хорошенько обсудят и скрепят меж собой договор. Тут главное суметь настоять на своем, да так, чтобы и самому было выгодно, и противной стороне не в ущерб. А какой Гванидзе ущерб, когда он один-одинешенек живет и оружием, почти не таясь, приторговывает? Небось от потери двух тысяч долларов не обеднеет.
– Нет, не обеднеет, – произнес Ара вслух, поднимая стрелку спидометра до восьмидесятикилометровой отметки. – Почему одним – все, а другим – айвовые косточки на постном масле? Я так не согласен, – заявил он и насупился, но тут же расплылся в довольной улыбке, представляя себе, что в его кармане уже лежат завязанные в платок и свернутые в тугую трубочку деньги с портретами американских президентов.
Нет, сегодня Ара к родне не поедет, и завтра – тоже. Лучше прокатится он в Тбилиси, где всласть позабавится с тамошними проститутками. Жена сама виновата. Не желает подчиняться мужу, что ж, он свое все равно получит. И сам жизни порадуется, и домой денег привезет, как подобает хорошему семьянину. Так уж он устроен, Арно Саакян. Не только о себе думает, а о близких тоже.
Приняв окончательное решение, Ара повеселел еще сильнее и даже песню загорланил, не в силах сдержать распирающее его предвкушение близкой удачи. И никакого скверного предчувствия у него не было, ни малейшего. Он просто ехал вперед и пел песню. Веселую-превеселую, потому что иных не знал.
Он много чего не знал, беззаботный таксист Арно Саакян.
43
Примерно час спустя, когда солнце поднялось достаточно высоко, кремовая «Волга» уже никуда не ехала, а стояла посреди знакомого двора, заметно потускневшая от придорожной пыли. Ара тоже стоял, почесывая затылок. Вид у него был далеко не таким счастливым, как несколько минут назад.
– Эх, вот же не везет, – сказал он почему-то по-русски и сплюнул под ноги.
Гванидзе дома не было. Никого не было. Дом глядел на напрасно прокатившегося таксиста всеми своими темными окнами и выжидающе молчал.