– Стоп! – Бондарь вскинул дымящуюся сигарету. – Почему он обратился к тебе, а не к своему исполнительному хорьку?
– Чтобы превратить меня в такое же ничтожество, – с горечью ответила Тамара. – Смешать с грязью. Подчинить своей воле и заставить прислуживать. Что ж, рано или поздно он своего добьется.
– Ну, это мы еще посмотрим.
– Поздно. Я ведь фактически согласилась.
– Фактически, практически… – Бондарь выбросил окурок в форточку, опустился на стул и попросил: – Сядь, а? Вытянулась в струнку, как отличница у доски…
– Двоечница, – поправила Тамара, занимая место по другую сторону от стола. – Пойдя на поводу у полковника, я не то чтобы сломалась, но прогнулась. Довести меня до нужной кондиции – дело техники. Тут Тутахашвили специалист, тут ему нет равных.
– Подвожу итог, – сказал Бондарь, брови которого упорно не желали менять насупленное выражение на какое-либо другое. – Тебе дали материал, ты написала на его основе статью…
– Скорее подкорректировала галиматью, написанную кем-то из людей полковника.
– И собственными глазами изрешеченного пулями Гванидзе не видела…
– Боже упаси!
– И на Сабурталинском кладбище во время похорон не присутствовала…
– Почему же, – возразила Тамара, – на кладбище меня свозили.
– Зачем? – насторожился Бондарь.
– Понятия не имею. У меня создалось такое впечатление, будто меня хотели убедить в чем-то.
– Показать тебе гроб.
– Возможно.
– Закрытый.
– Совершенно верно.
– Народу было много?
– Человек десять, – пожала плечами Тамара. – Мужчины. Мне показалось, что все они из ведомства Тутахашвили, но я могу ошибаться.
– Могилу найти сможешь? – не унимался Бондарь.
– Хоть с завязанными глазами. Это у самой ограды. С восточной стороны.
– Прекрасно!
– Позволь мне с тобой не согласиться, – сказала Тамара, отводя блестящие сильнее, чем обычно, глаза. – Ничего прекрасного в случившемся я не вижу. Меня использовали, и это только начало.
– А почему ты все-таки не отказалась, если тебе это было так неприятно? – угрюмо осведомился Бондарь.
– Все очень просто. Вернее, очень сложно. – Тамара отбросила мешающие волосы за спину. – Мой отец – известный в нашей стране писатель. Правда, издают его в Москве, а сегодня это почти равносильно измене родине. Его книги объявлены крамольными, в полиции на него заведено дело, а может, несколько. Тутахашвили намекает, что посадит папу, если его дочь не станет сговорчивой. То есть я.
– Как реагирует на это твой отец?
– Никак не реагирует. Он не в курсе. У него больное сердце, ему нельзя волноваться.
– Та-ак, – протянул Бондарь, ситуация для которого прояснилась. – Почему бы вам с отцом не уехать из Грузии?