– Как жизнь, Светик? – спросил Громов, остановившись возле ее стола.
Все на нем содержалось в идеальном порядке. Ни рассыпанных скрепок, ни чашек из-под кофе, ни посторонних безделушек, без которых трудно представить себе детей и женщин.
– Спасибо, нормально, – откликнулась Копейкина. Она отличалась от тысяч других секретарш то ли чересчур бледной помадой, то ли необычайно яркими от природы губами. Пока не поцелуешь, не разберешь.
– Ты имеешь в виду любовный фронт или невидимый?
– Невидимый? – Копейкина все же не удержалась, захлопала своими ресницами. Казалось, странички на столе перед ней сейчас зашевелятся от легкого ветерка.
– Ты разве не знаешь, что в народе нас зовут бойцами невидимого фронта? – удивился Громов.
– Теперь знаю. – Глаза Копейкиной перестали моргать и опять сделались неподвижными, как на снимке.
Громов улыбнулся:
– Знаешь, ты очень симпатичная невидимка, Светик. Самая симпатичная из всех, кого я знаю.
– Вы шутите?
– Я абсолютно серьезен. Хотя это непросто в присутствии такой очаровательной девушки.
– Девушка как девушка. – Копейкина безуспешно попыталась нахмуриться. – Самая обыкновенная.
– Это кто же тебе такую глупость внушил, Светик? Если бы все девушки были похожи на тебя, на земле ни одного мужика не осталось бы.
– Почему?
– Перестреляли бы друг друга на дуэлях к чертовой матери! В лучшем случае вымерли бы от мук неразделенной любви.
В этот момент зазвонил телефон, избавляя Копейкину от необходимости поддерживать смущающий ее разговор. Потянувшись за трубкой, она дважды промахнулась, прежде чем ухватила ее пальчиками с коротко остриженными ногтями. Флирт в приемной начальника отдела ФСБ казался не более уместным, чем в чистилище или даже в самой преисподней. Сознание того, что она принимает шутливые заигрывания сероглазого майора прямо на своем ответственном посту, заставляло дисциплинированную секретаршу ощущать себя чуть ли не изменницей Родины. Ее изящные ушки, выглядывающие из-под волос, заалели, как маки. Сама Копейкина вроде бы была решительно настроена против всяческих вольностей в рабочее время, но эти предательски торчащие ушки выдавали ее желание выслушивать комплименты каждый день, с утра до вечера, желательно даже ночи напролет.
Громов не удержался от улыбки, но решил не усугублять и без того затруднительное положение девушки. Бросив последний взгляд на разрумянившуюся Копейкину, беседующую по телефону даже более деловитым тоном, чем обычно, Громов развернулся и вышел в коридор, который почему-то ассоциировался у него с пустой станцией метро.