Он тоскливо осмотрелся. Только книги… Три-четыре увесистых тома… Потом резко толкнет их ногой, и готово. Какие же книги взять? Пушкина? Кощунство! Достоевского? Более подходяще. Дальше, Мопассана. Туда его, мерзавца. Ага. Вот Бердяев. Сгодится. И, взгромоздившись на трех китов, больше всего занимавших умы русской интеллигенции, Коломенцев выпрямился во весь гренадерский рост. И накинул петлю на шею.
Он замер и попытался осмыслить свои ощущения. Ощущения были вполне обычные в подобной ситуации. Умирать не хотелось. Он представил себя, болтающегося посреди комнаты с вывалившимся синим языком, и содрогнулся. Как гадко! Рот наполнился слюной, нестерпимо захотелось в уборную.
О господи! ТОЛЬКО ЭТОГО еще не хватало! И почему он не выпил стакан водки? Было бы легче умирать. Но не спускаться же снова? Или… Или прекратить эти глупости и жить. Жить!!!
Неожиданно собрание сочинений потрясателей основ русской интеллигенции зашаталось и поползло в сторону.
Коломенцев почувствовал, как почва уходит из-под ног. Но не страх и не ужас посетили его в сию роковую минуту, а досада, что так и не удалось повеситься по всем правилам, основательно и неторопливо.
Понадеялся на незыблемость классиков, а они и подвели.
Нужно было все-таки притащить из кухни столик.
Однако дело было не только в классиках. Раздался треск. Крюк, за который был зацеплен ремень, оборвался вместе с частью потолка, и Коломенцев с грохотом рухнул на пол, больно ударившись задом о табурет.
Все было кончено. К прежнему позору прибавился новый.
Неудачливый самоубийца кое-как поднялся и, держась за поясницу, поплелся к кровати. Даже такого простого дела он не смог осуществить.
С полчаса потомок славного купечества пребывал в прострации. Ни мыслей, ни действий… Все оказалось еще хуже, чем он представлял. На новую попытку уже не было сил, да и удастся ли она? Очевидно, высшая сила не желает его смерти. Во всяком случае, именно сейчас.
Коломенцев повернул голову, обозревая разгром, учиненный им. Книги разбросаны по полу, табурет валяется вверх ножками, крюк от люстры вместе с изрядным куском гипса лежит среди книг, весь пол усыпан штукатуркой.
Неожиданно для себя Коломенцев рассмеялся мелким истерическим смешком. Действительно, комично. Предел идиотизма. Не в силах оставаться больше среди учиненного разгрома, почтенный мукомол кое-как привел себя в порядок и поспешно покинул место несостоявшейся казни.