Код розенкрейцеров (Атеев) - страница 4

– С тебя на чекушку, – хмуро произнес молодец.

Потрясенный такой наглостью, Егор полез в карман.

– Шутка! – выкрикнул малый, захохотав как бешеный, и тут же куда-то исчез.

Олегов остался один. Сквозь тонкие подошвы сандалий явственно ощущались острые края щебенки. От нагретых солнцем шпал сильно пахло креозотом, и этот крепкий и терпкий запах смешивался с волнами другого запаха, нежного и чуть тревожного. Так мог пахнуть только летний, усеянный цветами луг. И хотя над головой аспиранта журчал жаворонок, его, казалось, обступила странная нереальная тишина, как будто он попал на другую планету.

Егор внезапно почувствовал, что может вот-вот лишиться чувств. Голова сладко закружилась, мир, казалось, качнулся. Олегов часто задышал и машинально стер выступившую на лбу холодную испарину.

– Папа! Папа! – неожиданно услышал он где-то совсем рядом, и мир сразу встал на свое место. Навстречу, радостно смеясь, бежали его дети, следом, улыбаясь, шла жена.


За то малое время, которое Олегов провел на даче, ни о какой работе не могло быть и речи. Дети буквально не отходили от отца. Они то тащили его в лес, то заставляли мастерить из подручных средств игрушки вроде корабликов из сосновой коры с тряпичными парусами, деревянных вертушек, бумажных голубей. Жена только посмеивалась.

Пресловутая дача на самом деле представляла собой обычную деревенскую избу, состоявшую из сеней и одной тесной комнатушки, добрую треть которой занимала огромная русская печь.

– Как Емеля-дурачок на печи, – хихикала младшая дочь, шестилетняя Таня.

Олегов кисло улыбался в ответ на лестное сравнение. Лежать на печи, несмотря на матрас, оказалось не очень-то удобно, однако историк мужественно терпел, рассудив, что вряд ли можно что-нибудь изменить. Впрочем, новое местожительство показалось ему даже уютным. На бревенчатых стенах, из пазов которых высовывались пучки пакли и высохший мох, висели клеенчатые коврики, расписанные такими яркими розами и георгинами, что от их долгого созерцания начинали болеть зубы. На подоконнике краснели неизменные герани, пол застелен домоткаными половиками. «Словом, сельская идиллия», – как иронично заявил в первый же вечер Олегов.

– Идиллия не идиллия, – спокойно отозвалась жена, – а приволье. Для детей, во всяком случае.

Владелицей дома оказалась пожилая, но еще крепкая женщина, которую звали Анисья Трофимовна. Сейчас она обитала в соседней большой, украшенной резными наличниками избе вместе с бородатым могучим стариком.

– Сожитель ее, – негромко произнесла жена, косясь на детей. – Просто сатир какой-то, даже ко мне пытался приставать. – Она хихикнула. – По словам хозяйки, после того как овдовел, чуть ли не на следующий день залез к ней в койку.