— Уля!!!
Мои пальцы погружаются в липкое. Белые Улькины волосы становятся грязно-бурыми, а изо рта на мятую сорочку толчками выплескивается черная струя.
— Улька… прости!..
Чья-то рука опускается мне на плечо.
— Теперь больше нет препятствий, чтобы ты пошел со мной?
— Я покараю тебя, — тяжко выговариваю сведенными губами. — Растопчу как червяка…
Сейчас я выпрямлюсь. И начну ломать и крушить эту сволочь в мелкие осколки. Голыми руками. Я загоню их поганые стволы в их поганые задницы.
Но выпрямиться мне предусмотрительно не позволяют.
Сознание возвращается обломками.
Сначала я вижу ослепительный круг света. Нестерпимо режет глаза!.. Потом предпринимаю попытку встать. Было у меня такое незавершенное намерение перед тем, как обеспамятеть. Зачем? Так просто не припомнишь… Ничего не выходит и на этот раз. Что-то удерживает мои руки и ноги в полной неподвижности. Да и шея перехвачена тугой эластичной удавкой.
Череп налит булькающим кипятком. Поднести бы ко лбу пригоршню снега!.. Но сейчас — осень. Сентябрь. Шел дождь, когда я стоял в оцеплении у “Националя”.
Тогда отчего я здесь?
Пахнет сырым камнем. И где-то рядом каплет с потолка. Совсем как в том подвале, где Таран выряжал меня в официанта.
Я согласился идти с ним, потому что там был Улька Маргерс. Но Ульку убили. Он умер на моих руках. На мне до сих пор должны быть брызги его крови.
И я хотел покарать убийцу.
Мне помешали…
— Ты уже очнулся, Авилов? — доносится сквозь бульканье проклятого кипятка знакомый голос.
Голос убийцы, которого я приговорил.
Рвусь ему навстречу, наощупь, вслепую. Лишь бы достать горло, руку, плечо. Этого будет достаточно. Он приговорен и пусть не ждет обжалования… Повисаю на ремнях, которыми прикручен к глубокому, неудобному креслу.
— Перестань брыкаться. Это тебе ничего не даст. С тобой желают поговорить, и ты будешь смиренно выслушивать вопросы и давать ответы.
— Я тебя… так и так!..
Меня коротко тычут в лицо. Это адская боль. И все же я ухитряюсь сохранить сознание. Мне нельзя отключаться. Передо мной враг. Он овладел временным преимуществом и думает, что способен вить из меня веревки. Пускай думает. Если у меня появится хотя бы малейший шанс, он будет использован, чего бы мне это ни стоило после.
На голову льется ледяная струя. То, что мне нужно. Кипяток в мозгах остывает, и я начинаю различать смутные очертания предметов в полумраке подземелья, куда меня необъяснимо доставили из “Националя”. Сквозь двадцать с лишним этажей, сквозь строй “кайманов” и террористов, сквозь тройное кольцо оцепления… Кто же это у нас такой могущественный?