— Я не хочу. Не хочу… Гори они огнем, ваши деньги! Все равно мне их не видать!
— Вы их непременно получите. Мы выполним свою часть договора.
— Почему я должен верить вам?
— Потому что у вас нет выбора.
— Резонно. И все же…
— У вас будет время изучить план. Что же касается предмета, вы найдете его…
— Стойте! — я протестующе выбрасываю ладонь. — И так уже сказано много лишнего. И хотя я не выразил окончательного согласия, не стоит продолжать разговор в присутствии девочки.
— Это безразлично, — пожимает он плечами. — Она узнала.
Я слышу, как у Ольги мелко стучат зубы.
Индира входит в мою каморку без стука. Крайне бесцеремонная юная особа.
— О! — тем не менее радушно возглашаю я. — Какой гость! Тебе не надоело еще строить из себя Золушку?
Одновременно с этим совершаю массу невидимых постороннему взгляду действий. Например, гашу дисплей не выключая компьютер и щелчком отправляю пачку сигарет под бумаги.
— Надоело, — заявляет она, плюхаясь в кресло и немедля забрасывая ноги на свободный участок стола. — Особенно при хроническом дефиците принцев. И вообще хоть сколько-нибудь благородных мужиков… Серафим, тебе нравится, чем мы занимаемся?
— Это ты вообще или о конкретном деле?
— Даже не знаю. Пусть будет — о конкретном деле.
— Не нравится. Я человек пенсионного возраста. И хотел бы до пенсии дожить. Но если мои подозрения оправданны, никто из нас до нее не доживет.
— Я уже слышала твою отвальную песенку. Давай лучше о подозрениях.
— Пойми, Индюша…
— От индюка слышу, — без заминки отвечает она.
— …В этом городе-стране существуют две сипы: ДЕПО и Пекло. Бремя от времени они подпитывают друг друга кадрами. Возьмем того же Зомби.
— Возьмем меня, — вставляет она.
— Ну, ты переоцениваешь свой вклад в противоправную деятельность Пекла. Кто из нас не шалил в детстве!
— Ты, например.
— Допустим… Я жил в другое время. В другую эпоху. Тогда можно было позволить себе роскошь быть пай-мальчиком. Веришь ли, таких нас было большинство. Умненьких, чистеньких. С большими планами и перспективами. Я прекрасно знал четыре языка: русский, английский, латышский и Паскаль…
— Это еще что за наречие?!
— Был такой язык программирования. Чрезвычайно престижный по прежним меркам.
— А на фига тебе сдался латышский?
— Так ведь я родился в Риге. И жил там до двадцати лет, пока нас не вытеснили националисты. Мой отец работал в тогдашнем комитете безопасности. Когда Латвия объявила суверенитет, он автоматически стал “персона нон грата”…
— Не понимаю. Он что, кого-то убил?
— С какой стати? Просто по роду своей деятельности он имел доступ к ниточкам, что при любом политическом строе тянутся наверх. Мой отец был тихий, неприметный человек. Очень добрый. И очень честный. Но при смене вывесок это значения не имеет.