Богдан весело рассмеялся. Йерикка тоже захохотал — резко, взрывчато, потом спросил:
— Ага, значит, мы здесь вроде того молодого петуха… А если вместо ворон спустится коршун?
— Ну, мы-то не петухи, — подытожил Олег и вновь закрыл глаза ладонью: — Ладно, каникулы продолжаются…
Богдан — он как раз сел — поднялся на ноги. Приложил ладони к бровям, чуточку привстал на цыпочки:
— Лодка озером гребет, — сообщил он. — Вольг, бинокль возьму?
— Бери, — Олег сел. Он тоже видел лодку. Йерикка свистнул, вокруг зашевелились прочие отдыхающие.
— Мальчишка, гребет! — раздался звонкий голос Богдана. — Скоро так!
Гребец в самом деле наддавал. Рвал одним веслом, стоя, и разогнал свою посудину так, что выбросился на песок. Это и вправду был мальчишка из прибрежной веси. Он тяжело дышал, рубашка промокла от пота.
— Двоих ваших… — глотая слова, обратился он к замершим горцам. — Там… в лесу… недалеко….
— Коршун, — отчетливо сказал в тишине Йерикка.
* * *
Если бы это помогло, Краслав разбил бы себе голову о борт грузовика, в котором их везли к побережью. Но и он, и Ревок лежали на грязном дне неподвижно и молча, лицами вниз. Скрутили их профессионально, рваться было бесполезно, грозить или ругаться — смешно.
В кузове было двое хобайнов. Они сидели у заднего борта, поглядывая на дорогу, то пустынную, то внезапно заполнявшуюся техникой. Ни с пленными, ни друг с другом они не говорили, отчего возникало жуткое ощущение, что конвоиры и не живые вовсе.
Плен — самое страшное, что может случиться с человеком на войне. Плен — это отрицание человеческой личности в еще большей степени, чем смерть, потому что смерть меньше унижает человека; недаром сказали предки: "Одно лучше смерть на поле, чем жить позором в неволе!" Плен страшен даже у благородного противника, который "за столы-то велит сажать, а сажать-то не слугой, не из милости — а сажать-то велит, как брата родного!"
А если ты в руках у настоящего ВРАГА?
Вольг с Богданом попадали в плен. И ребята из других чет — тоже. Кого-то выручили, как тех же Вольга и Богдана. Но большинство были убиты и замучены.
Плен чаще всего — не свидетельство трусости. Но от этого не легче. А при мысли о том, что ждет впереди, становилось так тошнотно, что хотелось вцепиться зубами в гладкий пол и грызть его.
Ехали долго. Вечно мучиться нельзя, и мальчишки уснули, а разбудили их лишь когда развязали ноги и приказали встать. Грузовик был неподвижен
Их вытолкнули на подъездную дорогу, спускавшуюся в прибрежную котловину с практически отвесными стенами — насыпь, по которой вела вниз дорога, была единственным пологим местом.