Скок плескался в мелкой воде, но злоба на этого Колю все не отпускала. Нужно еще выпить. Так он и сделал.
Приложился к стакану и Табунов. Водка, казалось, только раззадорила парня. Поглядывая в сторону Скока, он вдруг гнусаво затянул: «На Колыме, где тундра и тайга кругом, среди заросших елями болот тебя я встретил, тогда с подругою сидевших у костра вдвоем…»
«Для меня старается», – понял Скок, вслушиваясь в знакомые слова.
– «Шел крупный снег и падал на ресницы вам, – завывал Табунов. – Вы северным сияньем увлеклись…»
– Эй, Колька, ты чего это разорался? – спросил, обернувшись к парню, Садыков. – Про какую-то Колыму поешь… Ты откуда такие песни знаешь?
– Заглохни, Анварка. Не мешай балдеть. Я еще и не так могу! «Я не папина, да я не мамина… – неожиданно сменил он музыкальную тему. – Я на улице росла, меня курица снесла…»
– Вот дает! – захохотал Садыков.
– Потому как я тоже не пальцем делан и кое-что повидал, – сообщил Табунов. – А то тут некоторые из себя гнут… Наколки блатные имеют… За кражонку вшивую получили трешник… И туда же… Авторитета изображают…
«Вот гнида! – рассвирепел Скок. – Дать ему, что ли, по рогам?»
– Заткнись, сопляк! – неожиданно вмешался в разговор доселе дремавший Степан Тимофеевич Галушко. – Чего это ты тут расчирикался? «Кое-что повидал…» Чего же это такое ты повидал? Мамкину титьку? Ты даже армии не нюхал, а туда же… Норов показываешь. Слазь лучше в воду. Охладись маленько.
– Я не сопляк! – обидчиво воскликнул Табунов.
– Вали, вали… – Степан Тимофеевич поднялся со своего ложа. – Эй, Юрка, давай-ка примем, – позвал он Скока.
– И мне налейте, – сказал Табунов.
– Тебе же сказали: вали! Со старшими он пить вздумал. Хотя почему и нет. – Степан Тимофеевич плеснул в стакан газированной воды и протянул парню: – На, лакай!
Однако Табунов оттолкнул стакан, отчего газировка выплеснулась на землю, вскочил и убежал.
– Зря ты так, Тимофеич, – с плохо скрытой иронией заметил Садыков. – Сейчас парнишка пойдет и утопится.
– Да и хрен с ним! – невозмутимо произнес сталевар. – Давай с нами, Анвар…
Они выпили, потом зачавкали пирожками, захрумкали луком… Галушко вновь улегся на фуфайку и, закрыв глаза, вскоре захрапел.
– Пойти, что ли, взглянуть: куда этот дурачок побежал? – вслух произнес Садыков.
Он достал из рюкзака ободранный полевой бинокль, поднялся на горку и приставил к глазам окуляры. Что-то явно привлекло его внимание.
– Иди сюда! – крикнул он Юрке. А когда тот поднялся, протянул ему бинокль. – Смотри!
Метрах в двухстах от них, почти на окраине деревни, мирно паслось стадо разномастных буренок. Среди них особенно выделялся могучий черно-белый бык. В отличие от коров, передвижение быка ограничивала длинная веревка, одним концом привязанная к вбитому в землю колу, а другим – к шее быка.