— Кудыть в обувке! — сердито прикрикнула сидевшая с вязаньем у люльки Авдотья Тихоновна — Татьянина мать. — Совсем сдурел, батька?
— Извиняй, Тихоновна, — покаянно пробормотал батька, пятясь в прихожую. У казаков в своем дому каждый глава семьи — батька, независимо от возраста и социального статуса. Заведено так. А ведь действительно, сдурел батька! Как только извилина повернулась такое подумать о Татьяне?
— Как наш казачина?
— А чо ему? — подслеповато прищурилась на Антона теща. — Жреть да спит, кажному бы так. Чо у вас тама за стрельботня была?
— Да так, омоновцы малость пошалили, — пожал плечами Антон. — Ничего страшного.
— Васька приехал?
— Вот-вот будет. Там омоновцев ранило, надо организовать отправку в райцентр, — отчитался Антон. Васька — это атаман, брат Татьяны, он же Егорыч, он же бессменный станичный батька. Мать живет с его семьей, потому как волею случая порушен древний казачий уклад. Младшему сыну в роду положено за стариками догляд держать. Но обоих младших убили на первой чеченской, и в роду остались Василий да Татьяна. Поэтому Тихоновна живет у атамана.
С рождением Ильи мать стала частенько захаживать к Татьяне — понянчиться с внуком. А до этого, сколько помнит Антон, как-то сторонилась, не спешила выказывать благорасположение к вновь образованной ячейке общества. То ли не верила, что случайно обнаруженный на берегу Терека примак станет полноценным членом семьи, то ли опасалась радоваться раньше времени: имелись, знаете ли, вполне резонные прогнозы, что внешне ничем не примечательного Антона постигнет та же участь, что досталась большей части мужского населения станицы за последние семь лет…
Оставив Тихоновну бдеть у люльки, Антон прогулялся в летнюю кухню. Татьяна споро хлопотала у плиты, готовя нехитрый ужин, — жарила с салом картошку, к которой будет подано топленое молоко, хлеб да квашеная капуста. Глянула через плечо, почему-то не улыбнулась привычно. Антон отнес несоответствие поведения стандарту на счет внеплановой стрельбы у брода, придернул занавесочку, подкрался сзади, обнял, забирая в руки объемные налитые полушария, крепко прижал к себе, ощущая каждый изгиб и выпуклость ладной казачкиной фигуры. Легонько куснул за шею, поерзал непристойно бедрами, давая почувствовать подруге жизни, как он рад ее видеть, и пристроился было хрипло шептать на ухо обычные гадости:
— Сегодня, королева, мы вашей пещере устроим инквизицию. Мы вашу курчавую подружку превратим в духовую печь — так ей будет жарко. Мы ее, как мочалку, разлохматим. Ох, как ей будет несладко! М-м-мыххх! Ваши сдобные пухлые булки будут беспощадно измяты и надолго сохранят отпечатки наших похотливых пальцев. Хана вашим булкам, приговор окончательный, обжало-ванью не подлежит. Соски ваши будут зверски искусаны, утренняя порция молока высосана — Илья будет худеть. Ужасные засосы покроют ваши пышные бедра и хорошенькую шейку — сплошным слоем покроют, вы будете у нас вся синяя. Пупок ваш будет дымиться от трения. Ожидается стремительный натиск по всему фронту, дикие прыжки по всей площади кровати, затем кровать рухнет на пол, а на полу мы ваши стройные лодыжки пристроим на свои могучие плечи и с разбега кэ-э-эк…