– Ненавижу, когда ты говоришь со мной таким тоном, – сказала она, – как будто я маленький несмышленый ребенок.
– Ты ненавидишь любой тон, с которым я с тобой разговариваю, – сказал он. – И иногда ты действительно ведешь себя, как несмышленый ребенок.
– Благодарю, – ответила она, разжимая руку и разглядывая кольцо. – Я желаю одеться, Алан, и пойти поискать комнату с зажженным камином. Я признательна тебе за то, что ты посчитал нецелесообразным бить меня из-за потери алмаза.
– Эстель! – Весь его тщательно сдерживаемый гнев поднялся на поверхность и выплеснулся в одном единственном слове.
Она повернула голову и сверкнула своими темными неприветливыми глазами. Он вышел из комнаты, не вымолвив ни слова.
Эстель снова посмотрела на кольцо, лежащее в ладони. Она почувствовала, как защипало в носу и горле, и эта боль отозвалась ниже, в груди.
Алмаз пропал. Полный крах. Всего. Два года – не такой уж большой срок, но, казалось, то была совершенно другая Эстель, которая смотрела, как он надевает кольцо ей на палец и кладет ее руку на свою так, чтобы она могла видеть алмаз.
Это был канун Рождества, и она была охвачена обычной эйфорией чувств – любовью, благодушием и непоколебимой уверенностью, что любой последующий день мог бы быть похожим на рождественский, если бы каждый попытался приложить для этого хотя бы немного усилий. Она смотрела на алмаз и сапфиры, и они казались яркими символами надежды. Надежды, что устроенный брак, на который она согласилась, так как мама и папа считали, что это роскошная возможность для нее, будет счастливым браком. Надежды, что высокий, золотоволосый, неулыбчивый, напоминающий статую суженый окажется мужчиной, который сможет ей понравиться, с кем ей будет уютно, и, возможно, она даже полюбит его.
Кольцо с самого начала было для нее «Вифлеемской звездой», это название пришло ей на ум сразу, без каких либо раздумий. И он улыбнулся ей одной из своих редких улыбок, когда она подняла на него глаза и назвала так кольцо. В тот момент, всматриваясь в синие глаза, она подумала, что, возможно, у него возникнет к ней чувство. Она подумала, что, может быть, он ее поцелует. Он этого не сделал, но поднес ее руку к своим губам и поцеловал и руку, и кольцо.
Он ни разу не поцеловал ее в губы, пока они не поженились. Но он поцеловал ее позже, в их брачную ночь на брачном ложе. И сделал это таким образом, что событие, которого она ожидала с некоторым испугом, оказалось пропитанным нежностью и таким прекрасным, почти безболезненным.
Она думала...
Она надеялась...