Господи, да что случилось?
Судебная власть города располагалась в крепости Гран-Шатле, возвышавшейся сразу за мостом Менял – сооружении древнем и зловещем, одним своим видом вызывавшем тоску. Гран-Шатле не отличалась изяществом и величием построек Филиппа-Августа, триста лет назад о красоте архитектуры задумывались меньше всего и крепость имела сугубо утилитарное значение – прикрывать остров Ситэ от нападения с севера. Тяжелые темные башни, грубая каменная кладка, окна-бойницы.
Когда Гран-Шатле утеряла оборонительное значение, король дозволил занять здания парижскому прево и сопутствующим службам – гражданский и уголовный суд, тюрьма, морг для неопознанных тел, утопленников и казненных. Репутация Гран-Шатле среди парижан была скверная – страшнее только Монфокон…
Марсиньи и оба Гуго (де Кастро, это было хорошо заметно, аж губы искусал от нетерпения!) оставили лошадей во внутреннем дворе крепости и поднялись на третий этаж донжона, занятый мессиром Плуабушем – тут куда просторнее, сухо, можно хранить архив не опасаясь подтоплений при подъеме воды в Сене. Капитан опешил, уяснив, что в Гран-Шатле собрались большинство представителей «городской власти», подчинявшихся лично прево, а через него – королю. Старшины кварталов, шателены, препозитарии, полусотские стражи короны, отвечавшей за охрану ворот и городской крепости. Всего человек сорок, в башне пришлось раскрыть ставни – дышать нечем.
На колокольне Нотр-Дам начали бить час повечерия, добрые подданные Филиппа IV могли отходить ко сну, наступала ночь.
Напряжение чувствовалось – приглашенные молча стояли у стен, переглядывались хмуря брови. Такого собрания не было давненько, с прошлого года, когда горожане взбунтовались, выражая неудовольствие королевским ордонансом о максимуме цен, из-за которого в Париже едва не разразился голод.
«Я не ошибался, – подумал капитан. – В городе большая беда. Мятеж?… Не может быть, я бы знал!»
Вышел прево – Плуабуш, как и большинство доверенных людей Филиппа, был молод, решителен и безгранично предан монарху. Иначе не получил бы столицу в безраздельное управление, в Париже его юрисдикция охватывала все сферы жизни города.
– Мессиры, – прево чуть поклонился. – Король Франции, наш господин и повелитель, уполномочил меня объявить свое решение, как суверена и помазанника Божьего. Мне предписано вскрыть полученный загодя приказ сегодня, по заходу солнца. Признаться, я и сам не знаю, что скрыто под печатью, за одним исключением – дело чрезвычайной государственной важности…
Жан Плуабуш достал из разреза левого рукава жиппона бронзовый тубус, раскрошил синий сургуч, которым была залита крышка, отвинтил ее. Извлек пергамент, украшенный гербами королевского дома. Пробежался взглядом по первым строчкам.