— А вот ваша супруга говорит иное...
— Да, ладно, мой это чемодан, — с досадой машет рукой Чен и перечисляет его содержимое.
— А баул чей?
— Мой.
— Сколько времени вы им не пользуетесь?
— Да года два валяется в кладовке.
— Никому его не давали?
— Да кому он нужен? Срам один, а не баул. Никому и никогда я его не давал.
С чисто профессиональной заинтересованностью в соблюдении законности задает следователь этот вопрос. А вдруг Чен кому-нибудь давал баул и этот «кто-то» сделал в нем двойное дно, положил туда деньги и отдал Чену с тем, чтобы не хранить их дома, а в нужное время забрать, попросив баул вторично. Чен сам отрицает эту версию.
— Отвечайте, где вы взяли деньги, которые зашиты в двойном дне этого баула, и какова их сумма?
Вопрос внезапен и психологически подготовлен, поэтому и действует на подследственного как выстрел. Чен растерян. А следователь настойчиво и сурово повторяет вопрос.
Лицо Чена посерело, губы затряслись, щеки задергались. Теперь это уже не волк, а ягненок. Он рыдает, размазывая слезы по лицу, и пытается сползти со стула, чтобы встать на колени. Приходится пристыдить его и даже повысить голос. Выпив воды, Чен, хлюпая носом, начинает давать показания, но о том, что уже известно в общих чертах по сведениям от работников милиции и теперь только подтверждается.
Осторожно, без нажима следователь подводит его к главному вопросу — о деловых связях, — и Чен называет кроме Маркова шофера Сдобина.
На следующий день посылается повестка Сдобину — явиться на допрос через три дня. За это время следователь с помощью бухгалтеров-ревизоров еще и еще раз проверяет документы по складу Чена, снова опрашивает продавцов, бухгалтеров, товароведов, рабочих склада. Показания Чена, как и ранее собранные доказательства его преступления, подтверждаются полностью.
Сдобин рассказывает сразу: быть может, ему помогли в этом всхлипывания Чена, записанные на пленку, а скорее всего — надежда на снисхождение. Содержать его под стражей пока нет необходимости — он не мог помешать следствию, и достаточно было подписки о невыезде. Тяжело было смотреть, как этот низенький, худенький пожилой человек тяжело садился на стул перед следователем, как беспокойно мяли фуражку его дрожащие пальцы. После допроса он неизменно отправлялся домой, готовил ужин для больной жены, ни словом не упоминая о втором несчастье, уже стоящем за дверьми его дома, — не хотелось волновать ее, не хотелось до времени ронять себя в глазах пусть не родных, но таких любимых и близких детей. Он делал все возможное, чтобы помочь следствию: так, после допроса добровольно принес следователю паспорт на телевизор «Темп-7», пояснив, что недавно получил его от Маркова, который просил «сделать» на нем штамп в магазине.