Там она впервые увидела Сергея Есенина. Он сидел за столиком, устроитель поэтического вечера подошел к нему и стал уговаривать выступить, упирая на то, что его имя фигурирует на афише. Последовал довольно резкий ответ:
— А меня вы спрашивали? Так и Пушкина можно вставить в программу.
Тогда Надя Вольпин, с трудом преодолев смущение, подошла к золотоволосому завсегдатаю «Домино» и спросила:
— Вы Сергей Есенин? Прошу вас от имени моих друзей… и от себя. Мы вас никогда не слышали, а ведь читаем и знаем наизусть.
Есенин встал и учтиво поклонился.
— Для вас — с удовольствием!
И вышел на эстраду.
Чтение Есениным своих стихов произвело на Надежду Вольпин такое неизгладимое впечатление, что и через 60 лет, в глубокой старости, она в своих воспоминаниях «Свидание с другом» воспроизвела эту сцену.
«Есенин вышел читать. Поднимаясь на эстраду, он держал руки сцепленными за спиной, но уже на втором стихе выбрасывал правую руку — ладонью вверх — и то и дело сжимал кулак и отводил локоть, как будто бы что-то вытягивая из зала — не любовь ли слушателей? А голос высокий и чуть приглушенно звонкий и очень сильный. Подача стиха, по-актерски смысловая, достаточно выдерживала ритм. И, конечно, ни намека на подвывание, частое в чтении иных поэтов (даже у Пастернака). Такое чтение не могло сразу же не овладеть залом…
Вот так оно и завязалось, наше знакомство».
Они довольно часто сталкивались в кафе «Домино», перебрасывались несколькими фразами.
Как-то однажды Наденька спросила Есенина:
— Почему пригорюнились?
А он ответил:
— Любимая меня бросила. И увела с собой ребенка!
В том, что касалось его детей, Есенин сознательно — или случайно — путал.
Месяца через два после той брошенной фразы о ребенке он сказал Надежде вскользь:
— У меня трое детей.
Но потом почему-то горячо отрицал это:
— Детей у меня двое!
— Да вы же сами сказали мне, что трое!
— Сказал? Я? Не мог я вам этого сказать! Двое!
Зачем ему понадобилось это вранье, Наденька понять не могла.
Теперь Есенин частенько после вечеров в Союзе поэтов провожал Наденьку Вольпин домой во Всеволожский переулок, где она снимала комнату.
Усиленное внимание Есенина к молоденькой поэтессе не осталось не замеченным в московских литературных кругах. Как-то Наташа Кугушева, бывшая княжна, сказала:
— Ну, вот, Надя, ты теперь сдружилась с Есениным. Какой он вблизи?
— Знаешь, — ответила Вольпин, — он очень умен!
Кугушева возмутилась:
— Умен? Есенин — сама поэзия, само чувство, а ты о его уме. Умен! Точно о каком-нибудь способном юристе… Как можно!
— И можно, и нужно! Вернее было бы сказать о нем «мудрый». Но ведь ты спросила, что нового я в нем разглядела. Так вот: у него большой, обширный ум. И очень самостоятельный.