Обратите внимание на «мое искусство». Ее превозносили на все лады, и она окончательно утвердилась в своей исключительности.
Однако на Западе она так и не нашла богатых людей, которые заинтересовались бы ее идеями и вложили бы в нее деньги. Тогда ее мысли обратились к России. Она не раз, начиная с 1904 года, бывала в России, и эта страна нравилась ей своим гостеприимством, умением русской публики чутко воспринимать ее искусство танца, откликаться на ее творческие идеи.
Достаточно вспомнить слова великого Станиславского: «После первого вечера я не пропускал уже ни одного концерта Дункан. Потребность видеть ее часто диктовалась изнутри артистическим чувством, близко родственным ее искусству».
Русскую революцию Дункан встретила восторженно. «Тот день, когда пришла весть о революции в России, — писала она в книге «Моя жизнь», — наполнил всех любителей свободы надеждой и радостью… В ночь русской революции я танцевала с дикой, неистовой радостью. Сердце мое рвалось в груди за тех, кто сейчас дождался освобождения, а раньше подвергался страданиям и пыткам и умирал за дело человечества».
И вот теперь она обратила свои надежды к Москве. Весной 1921 года она получила телеграмму от наркома просвещения Луначарского: «Русское правительство единственное, которое может понять вас. Приезжайте к нам. Мы создадим вашу школу».
Дункан ответила Луначарскому письмом: «Я никогда не искала денег за мою работу. Я хочу получить студию, дом для меня и моих учениц, простую еду, простые туники и возможность сделать мою работу как можно лучше. Я устала от буржуазного коммерческого искусства. Очень грустно, что я никогда не могла отдать свое творчество людям, для которых оно существует. А я вместо этого вынуждена была продавать свое творчество по пять долларов за место… Я хочу танцевать для масс, для рабочих людей, которые нуждаются в моем искусстве и у которых никогда не было денег, чтобы прийти и увидеть меня. Я хочу танцевать для них бесплатно… Если вы принимаете меня на этих условиях, я приеду и буду работать для будущего Русской Революции и для ее детей».
Получив такой ответ, Луначарский телеграфировал Дункан в Париж: «Приезжайте в Москву. Мы дадим вам школу и тысячу детей. Вы сможете осуществить ваши идеи в большом масштабе».
Друзья пытались отговорить Айседору от поездки в «эту варварскую страну», но она заявила журналистам: «Я намерена провести ближайшие десять лет в России».
В искренности Дункан сомневаться не приходится, но здоровый скепсис нашептывает, что не все так просто, что, скорее всего, ее благородный жест был продиктован определенными сомнениями — она знала, что ее успех в Америке и Европе продлится недолго. В последнее время сборы с ее концертов заметно снизились, и это не могло не беспокоить практичную Айседору.